ключ в замок. Пальцы плохо слушались. Неловкое движение — и ключ упал в снег. Он присел на корточки, чтобы его поднять, и услышал, что собачий лай стал еще неистовей. Краем глаза он заметил какое-то движение, оглянулся, а пальцы тем временем пытались нащупать ключ. Увидел он только скалы, но это было слабое утешение. Может быть, сейчас зверь прячется, а через пять секунд набросится на него. Он видел, как атакуют эти зверюги — если нужно, летят, как паровоз, преследуя жертву. Он знал, как нужно себя вести, если медведь попытается напасть: опуститься на колени, закрыть руками голову, лицом прижаться к земле. Сгруппироваться и ни в коем случае не встречаться со зверем глазами. Не кричать. Не двигаться. Чем мертвее ты кажешься, тем больше у тебя шансов остаться в живых. Вероятно, эта наука далась опытом, пусть и горьким. Стань камнем, и смерть, может быть, тебя обойдет.
Пальцы нащупали ключ. Он встал, рискнув бросить взгляд за спину. Гутри по-прежнему стоял в дверях. Собака — шерсть у нее на загривке поднялась дыбом — теперь помалкивала. Уилл не слышал, чтобы Гутри ее утихомиривал, — она просто поняла, что бесполезно предупреждать этого идиота, принадлежавшего к роду человеческому, если он не встает с земли, когда ему об этом говорят.
С третьей попытки он попал ключом в замок и распахнул дверцу. И в этот момент услышал медвежий рев. И тут же увидел зверя — он выскочил из укрытия среди камней. Его намерения не оставляли сомнений. Медведь шел прямо на него. Уилл бросился на сиденье, с ужасом чувствуя, насколько уязвимы его ноги, и, вытянув руку, дернул дверь на себя.
Рев раздался опять — совсем рядом. Он запер дверь, вставил ключ в замок зажигания, повернул. Тут же загорелись фары, затопив светом ледяное пространство до самых скал, в этом сиянии они показались плоскими, как декорации. Медведя нигде не было видно. Он бросил взгляд в сторону лачуги Гутри. Человек и собака скрылись за дверью. Он включил передачу и стал разворачивать джип. И тут снова раздался рев, а потом он почувствовал удар. Медведь, упустив добычу, от злости набросился на машину. Поднялся на задние лапы, собираясь нанести еще один удар. Уилл краем глаза скользнул по косматой белой туше. Животина была громадная: футов девятьсот с лишком. Если он помнет джип настолько, что бегство станет невозможным, добром это для Уилла не кончится. Медведю нужен он, и у зверя есть возможность до него добраться, если только его не опередить. У этой зверюги клыки и когти такие, что он вскроет машину, как консервную банку с человеческим мясом.
Уилл поставил ногу на педаль газа и развернул джип капотом в сторону улицы. Медведь изменил тактику — опустился на четыре лапы, чтобы обогнать машину и отрезать путь к отступлению.
На мгновение он оказался в свете фар, косолобая морда — прямо перед лобовым стеклом. Этот медведь не принадлежал ни к одному из жалких кланов, о которых говорил Гутри, он еще не запятнал себя любовью к мусорным свалкам. Это был настоящий дикий медведь, бросивший вызов сверкающей быстроходной машине, преградившей ей путь. За миг до столкновения он пропал с дороги настолько внезапно, что его исчезновение показалось Уиллу почти чудесным, словно это был не медведь, а видение, которое материализовалось из морозного воздуха, а потом растворилось в нем.
По дороге домой он впервые в жизни ощутил ущербность своей профессии. Он сделал тысячи фотографий в самых отдаленных уголках планеты: Торрес-дель-Пайне, Тибетское плато, Гунунг-Лейзер в Индонезии. Там он фотографировал коварных и кровожадных зверей исчезающих видов. Но ни разу ему не удалось снять то, что он видел сейчас в свете фар: медведя в полной силе, готового принять смерть, но не уступить человеку. Наверно, Уиллу это не дано, а значит, не дано никому. Он, по всеобщему признанию, был лучший из лучших. Но дикая природа ему неподвластна. Если дар Уилла в умении ждать, когда зверь появится перед объективом, то природа наделена иным даром: сделать это появление далеким от совершенства Шатуны и людоеды умирали один за другим, а тайна оставалась нераскрытой. И Уилл подозревал, что так и будет, пока не придет конец всем шатунам, всем тайнам и всем людям, над которыми потешались первые и вторые.
III
Корнелиус Ботам сидел за столом с самокруткой, торчащей из-под светлых пушистых усов, третья утренняя порция пива стояла у него под рукой, а он созерцал разобранный на части «Пентакс».
— Что с ним? — поинтересовался Уилл.
— Сломался, — ответил Ботам с серьезной миной. — Я предлагаю пробурить дыру во льду, завернуть его в трусики Адрианны и оставить там — пусть найдут грядущие поколения.
— А ты можешь его починить?
— Могу. Поэтому я и здесь. Я что угодно могу починить. Но предпочел бы пробурить дыру во льду, завернуть его в трусики Адрианны…
— Она мне неплохо послужила — эта камера.
— Мы все неплохо послужили, — заметил Корнелиус. — Но рано или поздно, если повезет, нас завернут в трусики Адрианны…
Уилл стоял у плиты — готовил себе омлет.
— Тебя заело.
— А вот и нет.
Уилл выложил омлет на тарелку, бросил сверху два ломтя черствого хлеба и сел за стол напротив Корнелиуса.
— Знаешь, что не так в этом городишке? — спросил Корнелиус.
— Ты мне давай — А, Б и В.
Уилл имел в виду популярную у этой троицы игру: выбери из трех вариантов, среди которых выдуманные кажутся достовернее истинного.
— Нет проблем, — согласился Корнелиус, отхлебнул пива и заговорил: — Значит, А. На две сотни миль тут нет ни одной хорошенькой женщины, не считая Адрианны, а это уже попахивает кровосмешением. Ясно? Теперь Б. Порядочной кислоты тут хрен где найдешь. И наконец В…
— Ответ Б.
— Постой, я еще не закончил.
— Можешь и не заканчивать.
— Иди ты к черту! У меня такое замечательное В.
— Ответ, кислота, — сказал Уилл и подался к Корнелиусу. — Так?
— Так, так. — Корнелиус уставился на тарелку Уилла. — Это что за чертовщина?
— Омлет.
— Из чего ты его сделал? Из пингвиньих яиц?
Уилл рассмеялся и все еще продолжал смеяться, когда с мороза вошла Адрианна.
— Слушайте, у нас на свалке новые медведи, — сказала она.
Южноамериканская манера растягивать слова совершенно не соответствовала всем другим особенностям ее внешности и манер, начиная от неровно подстриженной челки до тяжелой походки.
— Не меньше четырех. Два подростка, самка и огромный самец. — Она посмотрела сначала на Уилла, потом на Корнелиуса, потом снова на Уилла. — Ну, хоть немного
