концов страны, а также дядя Альберта из Манитобы.
И все плакали.
Это были первые похороны, на которых присутствовал Дерек. Жизнь сыграла с ним злую шутку, заставив парня в первый раз в жизни присутствовать на этой печальной церемонии, где прощались сразу с тремя знакомыми людьми, которые погибли так рано.
Похороны бабушки и дедушки, возможно, не так сильно травмировали бы его психику. Мать Эллен умерла, когда Дереку было всего шесть лет, и мы решили, что он еще слишком маленький и подобная церемония только расстроила бы его.
Мы сидели посреди церкви, достаточно далеко от гроба. Пусть и жили рядом с Лэнгли, но многие из присутствующих на службе состояли в более тесных отношениях с ними, и мы не стремились занять место в первом ряду.
Мэр произнес небольшую речь. Она изобиловала банальными сентенциями, но тем не менее Рэнди сумел почти искренне изобразить скорбь.
— Альберт Лэнгли, — провозгласил Финли, — был поистине человеком особенным. Он преданно и честно выполнял свои обязанности, являлся поборником справедливости и равноправия и мечтал, чтобы Промис-Фоллс стал еще более чудесным и процветающим городом.
И ни одного упоминания о том, что он по-свински обращался с женой. Но разве мог Рэнди сказать о чем-то подобном в своей речи, которая явно была репетицией выступления перед журналистами, где он собирался заявить о намерении баллотироваться в конгресс?
Почти всю церемонию в зале слышался странный шепот, и причина крылась явно не в долгом выступлении Финли. Люди пересказывали друг другу какую-то новость, наконец она дошла и до нашего ряда.
Сидевшей рядом с нами женщине какой-то мужчина — вероятно, ее муж — прошептал что-то на ухо.
— Нет, — тихо произнесла она. — О Господи!
Я наклонился к ней и негромко спросил:
— Что случилось?
— Какой-то мужчина покончил с собой. Кажется, полиция хотела допросить его по делу Лэнгли.
— Кто?
— Полицейские пришли к нему домой, чтобы задать несколько вопросов, а он взял и убил себя.
— Кто это был?
— Я не знаю имени. Он имел какое-то отношение к одному из дел Альберта. Там еще убили мальчика.
Теперь Эллен толкнула меня в бок. Я шепотом рассказал ей все, что услышал.
— Кто это? — спросила жена.
Я покачал головой. Мы должны были дождаться конца службы, чтобы все разузнать.
Когда служба закончилась, толпа направилась к выходу. Женщины вытирали глаза платками, мужчины старались держаться стоически, и все задавали друг другу вопросы, пытались узнать подробнее о том странном происшествии.
Я заметил сестру Донны — Хизер. Помню, она приезжала однажды в Промис-Фоллс вместе с семьей. Рядом с ней был ее муж Эдвард. Я подошел к ним, Дерек и жена следовали за мной. Они не сразу узнали меня.
— Мы скорбим вместе с вами, — выразила соболезнования Эллен.
Хизер кивнула и спросила:
— Вы слышали?
— Да, кое-что, — признался я. — Но до нас дошли только обрывки информации.
— Я разговаривала с детективом Дакуортом, — объяснила она. Барри мелькнул в толпе несколько минут назад. — Он хотел поговорить с человеком по имени Колин Маккиндрик.
«Ну конечно. Человек, чьего сына забил бейсбольной битой насмерть Энтони Колаптино».
— И что? — спросил я.
— Когда детективы постучали в дверь и сказали, что хотят переговорить с ним по поводу его угроз Альберту, Маккиндрик велел им убираться и пригрозил, что станет стрелять, если полицейские войдут. А минуту спустя в доме прогремел выстрел. И когда они вошли, Маккиндрик был мертв. — Хизер зажала рот рукой, а потом с трудом проговорила: — Он выстрелил себе в голову.
Эдвард обнял ее и прижал к себе.
— Боже, — ужаснулся я. — Мы слышали немного об этом деле, но, наверное, Барри вам все подробно рассказал. Маккиндрик говорил Альберту, что сведете ним счеты, или что-то в этом духе, когда отпустили парня, который убил его сына. Альберт убедил присяжных, что Колаптино действовал в целях самообороны.
Хизер покачала головой — было видно, как она подавлена случившимся. Эллен дотронулась до ее руки:
— Нам очень жаль. Мы больше не будем донимать вас расспросами.
Это был своего рода сигнал — пора оставить их в покое. Когда мы отошли в сторону, жена спросила:
— И что ты думаешь по этому поводу?
— Даже не знаю. Но если честно, я удивлен.
— Может, теперь все закончится?
— Возможно.
— Детективы пришли к нему в дом, хотели расспросить об Альберте, а он взял и убил себя?
— Что? — спросил Дерек. — Значит, копы думают, что Маккиндрик убил Адама и его родителей?
— Представь, полиция приходит к твоему дому и хочет расспросить о трех убийствах, после этого ты кончаешь с собой. Это очень похоже на признание, — заметила Эллен. — Он наверняка страшно страдал. Сначала из-за гибели сына, а потом, если он действительно убил Лэнгли, его наверняка мучило чувство вины.
Я по-прежнему не знал, что думать.
— Когда ты убиваешь адвоката, который отпустил на свободу убийцу твоего сына, это ужасный, но вполне объяснимый поступок. Но я не понимаю, зачем он убил жену и ребенка Лэнгли? — продолжала жена. — А может, это входило в его планы. Маккиндрик потерял сына и хотел, чтобы ребенок Альберта и его жена тоже погибли.
Как ни печальна была эта новость, но я почувствовал себя так, словно с моих плеч упал тяжелый груз. Если наши предположения оправдаются, то, возможно, я даже смогу забыть историю с Конрадом и пропавшим компьютером.
Эллен с грустью покачала головой. Дерек, который все утро умирал от жары в костюме и галстуке, сказал, что хочет домой.
Я разделял его желание. Мы повернулись, чтобы пойти на парковку, как вдруг увидели Конрада Чейза и Иллину, беседовавших с незнакомой женщиной. На вид она была чуть старше шестидесяти, тонкие седые волосы, немного вызывающий макияж, скромные, но дорогие серьги, а на пальце кольцо с крупным камнем. Ее кремовые узкие брюки и красная шелковая блузка смотрелись скромно, но элегантно. Слишком изысканно для повседневной одежды и несколько вызывающе для похорон.
