Бланкензее, или министр иностранных дел Ратенау…{19}
— Это тот, которого убили за мирный договор с Россией?
— И за это в частности. Германн очень тяжело переживал… Да и с ним самим тоже было безумно интересно разговаривать, он был глубоким человеком с очень славным чувством юмора.
— Когда он умер?
— В двадцать восьмом. У него случился удар, началась пневмония. Я незадолго перед этим получил приглашение на работу в Геттинген и перебрался туда с женой. Когда я примчался в Берлин, было уже поздно…
— Вы сказали с женой? Где она теперь?
— Ее нет. Она скончалась при… родах в двадцать девятом. А я не смог ее спасти.
— Ох, простите!
— Не страшно.
— Я знаю по себе, чего стоит это «не страшно». Как вы это все пережили?
— С трудом. Если б не Шоно… Я тогда прекратил заниматься медициной, вообще всем. Тупо сидел на пепелище и заживо истлевал. Он просто силком выдернул меня с того света и утащил с собой в Тибет.
— Вы долго там пробыли?
— Почти десять лет. Успел совершенно отвыкнуть от Европы. В Тибете ведь все иначе. И время, и пространство.
— А чем вы теперь занимаетесь? Вернулись в медицину?
— Нет, я не практикую больше. Ваш случай был исключением. Я заканчиваю книгу.
— Художественную?
— Научную. По музыкальной семиологии, хотя такой науки пока что и не существует.
— У вашей книги уже есть название?
— Рабочее. «Сегментация мелоса в древних нотациях Востока и Запада».
— О господи! Я только сейчас поняла, насколько безобразно относилась к занятиям по теории музыки! Нич-чего не поняла!
— Уверяю вас, что название — это самое сложное, что есть в моей работе. Если пожелаете, я вам как-нибудь объясню в общих чертах.
— Обязательно пожелаю! Простите за нескромный вопрос, а чем вы зарабатываете на жизнь?
— Беэр выделил мне стипендию. Он сказал, что всю жизнь мечтал побыть меценатом. К тому же он организовал договор об издании книги в Принстонском университете.
— А кто такой Беэр?
— Наш с Шоно друг. Вы с ним познакомились первым делом, как очнулись. Помните — чернобородый великан со шрамом?
— Ой, я была уверена, что он мне приснился. Я приняла его за разбойника из детской книжки!
— Вы были недалеки от истины. Он такой разбойник!.. Сейчас, наверное, где-нибудь на большой дороге добывает для вас документы, без которых мы вас даже на прогулку вывести не можем.
— Думаете, у него получится?
— Не сомневаюсь. У него всегда все получается. Он обещал зайти завтра. А теперь вам надо отдохнуть, вы устали, у вас слипаются глаза.
— Вы меня гипнотизируете? Я не поддаюсь…
Под утро ей приснилось что-то приятное, и она пробудилась с улыбкой.
Вера смутно помнила свое сновидение, однако в нем точно фигурировал Мартин, играющий на рояле. Вера попыталась восстановить еще какие-нибудь подробности и, когда ей это удалось, почувствовала, как заливается краской. Она резко села на кровати и схватилась за горящие щеки. «Ой-ой-ой, что ж это с тобой, девочка, такое делается? — начала выговаривать себе мысленно. — Даже думать не смей об этом! Он, конечно, ужасно симпатичный и милый и к тому же, может быть, даже спас тебя от смерти, ну и что с того? Что с того, что он добрый и умный? Ты — сука, волчица, и должна вести себя соответственно. А иначе… Ты знаешь, что будет иначе… А этого ты не имеешь права допустить. Ты и так слишком много потеряла. И нечего тут».
Отчитав себя хорошенько, Вера встала и поразилась ощущению легкости в теле. Она накинула халат и отправилась в ванную, а когда вернулась, обнаружила у себя в комнате симпатягу Мартина.
— Доброе утро! — поприветствовал он Веру и улыбнулся. — А я уж было решил, что вы выздоровели и упорхнули обратно на небо.
«Если бы я могла!» — с тоской подумала она, а вслух сказала:
— Есть такая русская поговорка: «Рад бы в рай, да грехи не пускают». Да и крылышки мне, боюсь, насовсем подрезали.
— Извините, — понурился Мартин. — Я что-то совсем никакой шутник стал. А вы замечательно выглядите! Как самочувствие?
— Спасибо, превосходно! Были бы крылья — и впрямь бы взлетела! Вы прекрасный врач!
— О нет, это Шоно прекрасный, его и благодарите. Кстати, он велел заниматься с вами дыхательной гимнастикой. Вы можете принять позу лотоса?
— Боюсь, у меня сейчас получится разве что поза примятой ромашки. А лотос — это как?
Мартин живо скинул туфли и уселся на пол, где стоял, скрестив ноги:
— Вот таким образом.
— Я после попробую, если вы не возражаете. Не очень-то прилично заниматься этим в дезабилье.
— Хорошо, тогда просто сядьте, расслабьтесь и выпрямите спину.
— На это я, пожалуй, способна. Что теперь?
— Теперь сложите пальцы рук в такую фигуру и положите свободно на колени. Это мудра жизни — она придаст вам силы и выровняет энергетический потенциал.
— Надо же, точно так крестятся староверы — двумя перстами.
В этот момент со стопкой одежды в руках вошла Берта и остановилась, внимательно прислушиваясь к разговору.
— А кто такие староверы? — спросил Мартин.
— Это такие консервативные православные христиане, которые из-за неприятия церковной реформы готовы были сжечь себя заживо, лишь бы не креститься по-новому.
— Святые мученики, — с одобрением заявила Берта, — точно как наши.
— А-а, — протянул Мартин. — Наверное, эта традиция имела какой-то сакральный смысл, ради которого они были готовы идти на смерть. Вы знаете, что и обычай осенять себя крестным знамением гораздо старше христианства?
— Нет, откуда же!
— На самом деле, древние описывали перед собой восьмерку — восточный символ бесконечного единства идеального и материального миров, дарующий защиту и силу, — сочетание двух сильнейших магических знаков — круга и креста. Занятный факт: если над кровоточащей ранкой несколько раз описать в воздухе лемниск, кровь быстрее остановится — я проверял. А один знакомый швейцарец убеждал меня, что правильное фондю получается,
