доказательство, что за этими произведениями стоит некая легенда семнадцатого века о создании искусственного деревянного человека! Более того, я лично читал по-древнееврейски рукопись середины шестнадцатого века, в которой повествуется об этом событии. И, наконец, — разошелся я под винными парами, — имею все основания утверждать, что деревянный человек действительно был создан, и неоднократно!
Тут граф вежливо выразил сомнение и, пожав плечами, заявил, что ни капли не верит ни в каббалу, ни в какие-либо прочие тайны. «Вот как?! — в запальчивости вскричал я. — А если я вам скажу, что это случилось с моим предком? И более того, что мне известна вся магическая процедура!» На это граф с ироничной улыбкой осведомился, отчего же я тогда сам до сих пор не сотворил своего гомункулуса?
И тогда я рассказал ему Настоящую Историю о Деревянном Человеке.
Не знаю, насколько граф сумел понять ее, в азарте я, наверное, злоупотреблял слишком сложной лексикой, но впечатление, похоже, произвести мне удалось. Во всяком случае, когда я по окончании рассказа на нетвердых ногах удалился по естественной надобности, он пребывал в состоянии крайней задумчивости и что-то чертил ложечкой на недоеденном десерте. Вернувшись, я вместо него обнаружил на столе нацарапанную с орфографическими ошибками записку, в которой он благодарил меня за чудесный обед и в высшей степени увлекательную беседу. Счет, прилагавшийся к записке, был страшен.
На следующий день Винклер долго сокрушался по поводу того, что не предупредил меня об известной всему русскому свету склонности графа к красивой жизни за чужой счет. По его словам, это извинялось необычайным талантом Толстого. Что ж, хоть я и был зол, как тысяча чертей, в одночасье лишившись половины месячного бюджета, но не мог не признать, что граф произвел экспроприацию и впрямь необычайно талантливо. Некоторое время я злился на себя за чрезмерную болтливость, но впоследствии выбросил это из головы, решив, что граф, имевший в отношении меня совсем другие виды, не обратил особого внимания на мои излияния, да и просто по большей части их не понял. Как выяснилось сегодня, я глубоко заблуждался.
— Ну и ну! Даже не знаю, чему больше удивляться — самой истории или тому, как ты ее изложил!
— А что не так с моим изложением?
— Как тебе сказать… Когда я закрывала глаза, у меня возникало стойкое ощущение, что ты читаешь мне вслух книгу.
— И что с того?
— Да нет, ничего! Просто обычно люди так не говорят. Слыхивала я блестящих рассказчиков — филологов старой школы, но даже они тебе в подметки не годятся.
— Ну, ничего особенного тут нет. Это дрессировка Шоно. К тому же я прежде излагал сей анекдотец как минимум раза три, не считая нынешнего, вот и выучил текст наизусть.
— Экий ты скромник! Но каков граф! Определенно, в образе авантюриста Буратино он вывел самого себя!
— На самом-то деле, когда я сообразил, что он в точности разыграл сцену в харчевне «Красный рак», где в роли простофили Пиноккио выступил твой покорный слуга, то очень долго хохотал. Это действительно был тонкий розыгрыш, хотя и жестокий.
— Наверное, он решил, что раз ты сын Зудерманна, то непременно богат. Не думаю, что в противном случае он бы так поступил.
— Хочется верить. Да и я не остался внакладе — получил не только хороший урок, но и нечто гораздо более ценное.
— Что именно?
— Потом скажу.
— Ты несносен! Все потом да потом! Я умираю от нетерпения узнать, что это за легенда о деревянном человеке и что за магический ритуал такой?
— Хорошо. Графу я по понятным причинам излагал сокращенный вариант легенды, тебе же расскажу всю целиком.
В славном городе Кракове на холме Вавельском жил мудрец по имени Йефет Барабас, благословенна память его. И служил он при дворе у доброго короля Зигмунда, защитника евреев. Был он сведущ во всех науках: врачевании, астрологии, алхимии, а уж каббалу знал не хуже самого рабби Иссерлеса. Однако учеников у него не было, и все свои знания он передавал только сыну своему Йосефу. Но в помощи Барабас не отказывал никому, хотя и пользовал самого короля и денег с бедных людей не брал. Злые языки говорили: «Зачем ему деньги, если он умеет делать золото из воздуха?» Может быть, он и умел, но жил скромно и много жертвовал общине. Христиане же утверждали, что Барабас водится с нечистой силой, и чурались его.
Однажды он увидел, как скверные мальчишки повесили черного кота, выколов ему перед тем один глаз и всячески измучив. Барабас прогнал мальчишек и спас кота, и тот стал служить ему верой и правдой. А в другой раз Йефет вытащил из капкана лиса и тоже взял к себе домой, и хромой лис сделался его верным помощником.
У доброго короля Зигмунда была любимая жена Барбара — первая красавица в королевстве, а может, и на всем свете. Глаза, как темный янтарь, губы, как кораллы, зубы, как жемчуг, кожа, как золотистый атлас, а волосы, как морской песок. Но вот беда — никак не могла она родить королю наследника. Зигмунд решил, что этому виной ворожба его матери, которая ненавидела невестку, поэтому призвал к себе мудреца и велел ему снять с жены порчу. Барабас же быстро понял, что бесплодна не Барбара, а король, и тут уж ничего не поделаешь. Но как о том сказать Зигмунду?
А когда Барбара узнала, что ей не суждено родить любимому мужу наследника, то стала горько плакать, что теперь уж старая королева ее, наверное, изведет и заставит Зигмунда ее бросить. Так горевала красавица и убивалась, что дрогнуло сердце старого мудреца, и решил он взять большой грех на душу, чтобы ей помочь. И сказал он Барбаре: «Готова ли ты ради счастья мужа своего пойти на великий обман?» Барбара поняла его по-своему и разгневалась не на шутку, но Барабас пояснил, что подразумевал не измену, а подмену. «Читал я в древних книгах про то, как чародеи изготавливали человеческий идол и вдыхали в него жизнь, сказал Йефет. — И вот думаю сделать тебе сына из дерева. Для всех будет он как настоящий живой младенец, который вырастет и станет великим королем, потому что мои чары и твоя любовь дадут ему волшебную силу убеждать людей». Так сказал Барабас.
Королева поинтересовалась, как же скрыть от мужа то, что чрево ее на самом деле пусто? На то Барабас ответил, что даст ей особую мазь, от которой на коже возникнет видимость язв и сыпи, но успокоил он красавицу, достаточно будет протереть их водой с уксусом, как все исчезнет бесследно. Он уговорит Зигмунда из-за опасности заразиться не прикасаться к жене девять месяцев, хотя это будет и нелегко, так как король и дня не мог прожить без ласк своей возлюбленной. Но это все пустяки с сотворением деревянного мальчика.
И Барбара согласилась, не долго думая. Тогда Барабас попросил королеву с нынешней ночи хорошенько запоминать все, что ей приснится, и ушел.
На третью ночь Барбара увидела во сне незнакомый город. Она шла по безлюдной улице, и та привела ее к широкой реке. Королева встретила прекрасного белокурого юношу, стоящего на каменном мосту. Юноша был печален. Барбара подошла к нему и спросила, отчего он грустит. «Я уронил в воду золотой ключ от счастья», — ответил тот.
На пятую ночь юноша вновь приснился Барбаре, но теперь он уже стоял, тоскуя, подле маленькой дверцы в высокой каменной стене. Барбара спросила, что опечалило его на сей
