Деревянный ключ

Хавы — перед Богом, благословенно имя Его. А песни будут, — ответил он. — Но если ты не согласна…» Понятное дело, я согласилась. В назначенный день сходила в ми?кве,[87] завила и уложила волосы, оделась в белое, села ждать вечера, до которого было еще далеко. Свекровь спросила, отчего это я бездельничаю, как засватанная, — пришлось соврать, что болит голова, а что мне оставалось, коли даже от нее Йеошуа все в тайне держал? Да и делать я ничего не могла — так волновалась, что руки ходуном ходили. Мирьям губы поджала, но отступилась. После третьей звезды явился хозяин дома, взял меня под руку и молча отвел в самую дальнюю кладовую без окон, где уж поджидал нас Йеошуа со своими египтянином и индийцем. Йосеф, как мне показалось, надеялся остаться, но Йеошуа покачал головой, и тот вышел вон покорно, хоть и крякнул с досадой. Я оглядела помещение. По углам горели четыре светильника, а посреди стояло что-то вроде невысокого столбика, накрытого белой холстиной, а больше ничего не было. Атенсотр затворил дверь на засов. Я было хотела спросить, зачем это в кладовой запор изнутри нужен, но увидала, что у него уши заткнуты воском, смотрела на Пандита — и у того то же самое. Не успела удивиться, как тут любимый мой подошел, обнял крепко и велел ничего не бояться, молчать и глаза держать закрытыми крепко-накрепко, а потом их мне платком завязал. Только он по доброте своей побоялся больно сделать, оттого затянул не туго, так, что я подглядывать могла — как в детстве, когда в жмурки играла. Мне бы его послушаться, но уж больно я тогда была глупая, любопытная и своенравная. Вот чувствую, что-то в руки дают, на ощупь — вроде ткань. Голову назад запрокинула легонько, глянула в щелочку — и впрямь, тот самый холст, что на столбик был наброшен. Растянули его за четыре конца, и оказался он вовсе не квадратный, как я думала, — Йеошуа, что за противоположный конец держался, стоял на пол-локтя ближе ко мне, чем Атенсотр, но почти на локоть дальше, чем Пандит. Хоть я умом и понимала, что от Йеошуа ждать дурного нельзя, а все же было мне немного боязно и неприятно, но больше, конечно, странно. Но когда египтянин с индийцем вдруг запели, тут уж я про все забыла, оттого что удивилась по- настоящему. Ведь эти двое вовсе ничего не слышали с залитыми-то воском ушами, а пели так стройно и красиво, что у меня даже дух захватило! Чуть погодя я догадалась, что это Йеошуа им ритм задает, свой уголок полотна подергивая.

Пели они так, как, верно, на Седьмом Небе Архангелы, Херувимы и Серафимы Самому Господу хвалу поют, — невозможно красиво! Атенсотр гудел тяжело, как шмель, а Пандит соловьем звенел. Пели без слов, да и понятно было, что никаких слов тут не надобно. Голоса то сходились, то расходились, то разом смолкали — и всякий раз в лад, и всякий раз — на новый. Я поначалу эти разы считать пыталась, да на пятом десятке сбилась — сомлела. В груди у меня будто начало что-то горячее набухать и теснить самое душу мою, точно надувают меня, как бычий пузырь через соломинку, — вот уж я и вздохнуть не могу, сердце замерло, в ушах завыло невыносимо — а потом это внутри меня как лопнет, как высверкнет что твои тысяча молний! Полотно из пальцев моих рванулось, точно живое, а больше я ничего не помню.

lomio_de_ama:

По шесть Имен необходимо петь в течение времени, равного числу 10 полных циклов дыхания, и, если божественное провидение не останавливает тебя, можно петь дольше. Так продолжать до Имени Мэвамэ (по порядку следования имен в таблице, справа налево, сверху вниз).
Божественный импульс придет к человеку, произнесшему 24 первых Имени, то есть <когда он> закончил на имени Хээва. Но, если же Святой, благословен Он, в силу твоей нечистоты не снисходит до тебя, начни читать второй стих, начиная с Имени Нутаэ.
И если достоин ты Высшей Воли, то явится перед тобой видение, подобное старцу и ребенку одновременно. И это есть ангел Метатрон. И поведает он тебе тайны Имени. И явится также ангел Габриэль, так как именно он преподает тайны ha-Шемэ.

В беспамятстве я пролежала долго. Очнулась от того, что кто-то сказал: «Тебе надо скрыться!» Я хотела посмотреть, кто мне это говорит, да не смогла веки приподнять, так ослабела. А голос, похожий на Йосефов, продолжает: «Еще немного, и его начнут ловить, а куда они придут первым делом? Сюда! И схватят тебя вместо него!» Тут я попыталась спросить, вместо кого меня должны схватить, но получилось только застонать тихонечко. Мне тотчас смочили губы, а голос воскликнул: «Вот видишь, она уже приходит в себя! Теперь с ней все будет хорошо, а ты уходи, пока не поздно! И не вздумай его искать, это мое дело!» На этих словах я поняла, что обращаются не ко мне, а вот к кому — сообразить не смогла и заснула.

Весь следующий день я проспала, а на третий мне стало уже лучше, и я даже немного поела из рук служанки и стала ждать Йеошуа и думать о том, что же со мной стряслось. Но он отчего-то все не приходил, и я начала переживать. После полудня зашла свекровь. Вид у нее был удрученный. Сначала не хотела ничего говорить, а потом не выдержала и поделилась горестно:

— Сын-то мой, похоже, в уме повредился. Дольше недели, что ты в бесчувствии лежала, от одра ни на шаг не отходил, а стоило тебе в разум вернуться, так исчез, слова никому не сказав! А нынче видали его возле Храма!

— Может, пошел жертву приносить за мое исцеление? — предположила я, хотя уж больно это было на Йеошуа непохоже.

— Кабы так! — Мирьям даже руками замахала на меня. — Он там проповедует! Сам весь в белом, и толпа вокруг него — человек тыща!

— Ну уж тыща, — усомнилась я, — привирают, поди, для красного словца. Да и не такой он человек, чтобы перед толпой проповедовать, уж мне ли не знать?

— Да какое там! Я сама туда побежала, благо недалеко, вместе с сыновьями. Да увидала его только издали, ближе было не протолкнуться. Кричу ему: «Йеошуа, сынок!», а он мне: «Чего тебе, жено?» Жено! Это мне-то, родной матери! — Свекровь утерла глаз кончиком платка и носом шмыгнула жалобно. — Я ему: «Я же мать твоя, и братья твои тут!», а он руками на этот сброд показывает и говорит: «Вот моя мать, вот братья мои!»

— А верно ли это он был? Издалека-то запросто можно обознаться!

— Ну как же не он? Мне ли родного сына не признать хотя бы и за сто шагов? Голос его ни с каким другим не спутаешь. Да и эти его бандиты с дрекольем вокруг стеной стояли что твои кре?ти уфле?ти^{57} царя Давида.

— Быть того не может! — ужасаюсь я и сама всхлипывать начинаю, а уж Мирьям и вовсе в слезы ударилась.

— Ох, я бы и сама хотела обмануться! Но сердце-то не обманывает! — запричитала, как по покойнику. — И что самое ужасное — седину себе хною закрасил, чтоб народ прельщать! И бровь свою с Божьей отметиной! А ведь это у него в знак спасения от гибели — ему десять лет от роду было, когда в него молния ударила! Видать, даром это ему все же не прошло…

Ну нет, думаю, в такое я не поверю, покуда своими глазами не увижу. К Йеошуа-то и со стрижкой было не подступиться — все ему недосуг, а уж волосы красить!.. А с другой стороны — ежели меня та волшба свадебная едва не убила, то и его вполне могла с ума свести. Кое- как успокоила свекровь, а когда она ушла, поняла, что сама успокоиться не смогу, ежели тотчас не отправлюсь искать Йеошуа. И пошла, хотя ноги подкашивались, голова кружилась, и в утробе беспрерывно ёкало.