всем, что так нравилось мне в Москве в годы моей учебы в военной академии. Я очень быстро почувствовал дружелюбие и гостеприимство греков, и скоро передо мной открылись двери многих самых культурных семей Афин. И я был очень горд, когда к концу первого года моего пребывания в Афинах члены дипломатического корпуса стали встречать на наших приемах не только обычное собрание скучных чиновников, а три или четыре сотни самых интересных людей в Афинах.
Но самое важное заключалось в том, что эти культурные связи привели меня к встрече, которая оказала огромное влияние на мою жизнь.
Через пару недель после моего прибытия в Афины из Москвы приехала группа советских архитекторов. Они совершали поездку по Европе с целью изучения современной и античной архитектуры. Естественно, Греция была первой остановкой на этом маршруте, и на мою долю выпала честь представить их 8 января 1936 года Обществу архитекторов Греции. В зале Афинской промышленной палаты нас встретило человек пятьдесят-шестьдесят мужчин и одна молодая золотоволосая и грациозная женщина. Наших архитекторов засыпали вопросами, но так как только один член нашей делегации говорил на плохом французском языке, мне пришлось переводить и вопросы и ответы. Постепенно мои ответы становились все обстоятельнее, и в конце концов я закончил довольно обстоятельной речью о принципах советской архитектуры. Когда все собравшиеся разделились на небольшие группы, ко мне подошел президент общества.
– Разрешите представить вам одного из моих коллег, который хотел бы с вами познакомиться?
И я оказался лицом к лицу с невысокой золотоволосой девушкой. У нее был классический греческий лоб и живые, умные глаза Я предполагал, что она является женой или дочерью кого-либо из членов общества, но президент сказал:
– Господин Бармин, это Мари Павлидес, моя уважаемая и преуспевающая коллега. После обычных приветствий она спросила меня:
– Вы скоро покидаете Афины?
– Нет, я никуда не уезжаю, – ответил я. – Я остаюсь в Афинах в советской миссии.
– О, это замечательно, – улыбнулась она, слегка смутившись. – Прослушав ваше выступление, я решила, что вы архитектор.
– Благодарю вас, мадемуазель. Это очень лестно слышать, но я всего лишь дипломат. К стыду своему, должен признаться, что и я не разглядел в вас архитектора. Пожалуйста, примите мои извинения.
– А вы примите мои за то, что я не распознала в вас дипломата. – Мы оба рассмеялись. Тут подошли наши русские коллеги, и после взаимных представлений мы расстались.
Описывая мои контакты в сфере культуры, я вовсе не хочу, чтобы у читателя создалось впечатление, что я не вел собственно дипломатической работы в миссии и не интересовался политикой. По своей активности мы ничуть не отставали от других миссий. Но я должен разочаровать тех читателей, которые ждут от меня как бывшего советского дипломата сенсационных разоблачений секретной деятельности ОГПУ и Коминтерна. Миссия не имела никакого отношения к работе ОГПУ, и ни я, ни Кобецкий о ней не знали ничего, кроме того, что агенты в составе миссии, естественно, были. Агенты ОГПУ, как и везде, следили за нами, за нашей работой и жизнью.
О деятельности Коминтерна мне тоже известно очень мало, поскольку мы никак не были связаны с этой работой. В те времена ведомство иностранных дел старалось держаться в стороне от этого, строго придерживаясь установленного правительством принципа – полной самостоятельности Коминтерна. Исходя из этого принципа мы даже воздерживались от контактов с депутатами-коммунистами, хотя часто встречались с представителями других фракций.
Правда, однажды я нарушил это правило и занялся «секретной деятельностью». В дополнение к моей работе в миссии я был еще и консулом в Афинах и в этом качестве дважды в неделю принимал в консульстве посетителей. Большинство моих посетителей составляли греческие бизнесмены, желавшие совершить поездку в Советский Союз, или русские эмигранты, стремящиеся восстановить свое гражданство. Иногда появлялся какой-нибудь пронырливый тип с захватывающим революционным проектом, которому для этого конечно же были нужны деньги и «коминтерновская литература». Эти личности были довольно примитивными, и от них за километр несло асфалией «греческая тайная полиция». Они, однако, были неутомимы в своих провокациях и регулярно нас посещали, а мы их так же регулярно выпроваживали.
Однажды консульский привратник впустил ко мне молодую высокую блондинку с ребенком. Она выглядела внешне спокойно, но чувствовалось, что она сильно взволнована.
– Чем могу помочь, мадам? – спросил я стоявшую передо мной особу.
Подождав, пока выйдет привратник, она медленно и с большим трудом заговорила на ломаном французском языке. Она была женой Генерального секретаря греческой компартии Захариадиса, чешкой по национальности. С момента перехода партии на нелегальное положение жила в маленьком домике в пригороде Афин, ни с кем не встречалась и почти не выходила из дома. Муж бывал дома очень редко и после непродолжительного отдыха снова неделями пропадал, но другие члены партии оказывали ей материальную поддержку.
– Вы, наверное, знаете из газет, что десять дней назад Захариадиса арестовали. С тех пор я дважды выходила в условное место на встречу с его помощником, но он не появился. У меня совсем кончились деньги. Я долго не решалась прийти к вам, но я никого в городе не знаю, а у меня ребенок.
Она назвала мне имя помощника Захариадиса, и я сразу вспомнил, что как раз утром это имя попалось мне в списке арестованных лиц, который я видел в утренней газете.
– Боюсь, что вы с ним уже не встретитесь, – сказал я. – У вас есть какие-то планы? Что вы хотите от нас?..
Она хотела поехать в Москву. У нее был просроченный чешский паспорт, но она надеялась получить советскую визу и деньги на дорогу. Я пошел с этой проблемой к
