Кобецкому. Тот был обеспокоен и раздражен:
– Вы отлично знаете, что мы не имеем права заниматься такими делами. Мы не можем компрометировать миссию.
– Но мы же не можем так просто оставить эту женщину с ребенком на улице. Ее муж в тюрьме, и ей не к кому обратиться за помощью. Мы можем дать ей визу и немного денег, и об этом никто не узнает. Мы не можем выгнать ее.
– Не уговаривайте меня, Александр Григорьевич. Я ничего подобного не могу делать и не буду делать, – нервно сказал Кобецкий.
Разговор был долгим, трудным и бесполезным. С трудом сдерживая гнев, я вернулся в консульство.
– Вот ответ нашего посланника, – сказал я терпеливо ожидавшей женщине. – Миссия абсолютно ничего не может для вас сделать. Но я хочу поговорить с вами просто как частное лицо. У вас есть какие-нибудь друзья или знакомые в Чехословакии? Если вы доберетесь до Праги, вы сможете дальше сами пересесть на поезд в Москву? Тогда вот вам деньги, которых вам хватит на дорогу и питание. Это мои личные средства, которые я даю вам без всякой санкции своего шефа. Об этом никто не должен знать. Если он узнает, то запретит мне это делать. Отправляйтесь в чешскую миссию и получайте визу. Если будут какие-то трудности, попросите их позвонить мне.
Коллеги в чешской миссии были гуманны и отзывчивы. После небольшого деликатного разговора со мной по телефону они согласились дать ей визу. Она зашла в консульство поблагодарить меня, и больше я ее никогда не видел.
Еще одна «тайная деятельность», в которой я должен признаться, заключалась в том, что я действовал как иностранный корреспондент советского агентства новостей ТАСС – обязанность, которую я унаследовал от моего предшественника на дипломатической должности. Перед отъездом из Москвы мне в Наркоминделе сказали, что ТАСС «приготовил для меня эту работу». Сам Наркоминдел ни санкционировал мне это совместительство, ни отговаривал от него. Я встретился с директором ТАСС Долецким, и мы быстро нашли общий язык.
Раньше я уже писал статьи в журналы, но то были первые и, надо сказать, робкие опыты моей газетной работы. Новое задание конечно же ускоряло темп моей неспешной дипломатической деятельности и давало дополнительный стимул интересу к динамичной политической жизни Греции. Мои сообщения имели штамп «Отделение ТАСС в Афинах», и курьер миссии всегда их относил на почту для цензуры. Греки были достаточно тактичны и не старались выяснить, кто скрывался за этим таинственным штампом, тем более что направлявшиеся по этому каналу сообщения объективно освещали события в Греции. Но члены дипломатического корпуса не подозревали, что все сообщения ТАСС из Афин выходили из-под пера их коллеги. Я это точно знаю, потому что они не раз спрашивали меня, почему я так терпеливо выслушиваю парламентские дебаты. Я небрежно отмахивался от этих вопросов, но однажды мне стало жаль, что я не мог раскрыть эту маленькую тайну. Думаю, что в этой связи я стал причиной отзыва из Афин японского поверенного в делах.
В Токио группа офицеров вооруженных сил организовала террористический акт против нескольких членов правительства. Комментируя это происшествие, японский поверенный неожиданно вышел за рамки обычной для японцев дипломатической сдержанности. Он заявил, что этого как раз и следовало ожидать от японской армии, и те, кто внимательно следит за обстановкой в этой стране, предвидели такое развитие событий. Я мимоходом процитировал это заявление в одном из своих сообщений, но «Правда» и «Известия» подали мое сообщение очень выпукло на первых полосах. Возможно, это было не единственной причиной, но так или иначе японский поверенный был срочно отозван.
Вскоре после моего приезда в Афины мы получили из английской миссии приглашение посетить религиозную службу по случаю кончины короля Великобритании Георга V. Официально Советский Союз был атеистическим государством, и я и Кобецкий уже много лет не бывали в церкви. Он колебался, стоит ли идти, и наконец попросил указаний из Москвы. Литвинов ответил: «Делайте как другие дипломаты». И вот мы с Кобецким во фраках и цилиндрах, с развевающимся на автомашине красным советским Государственным флагом с серпом и молотом, торжественно подъехали к собору. В то время как мы с Кобецким спокойно поднимались по ступеням собора, толпа зевак с изумлением рассматривала нашу машину с красным флажком. Наверное, для них наше появление у собора было чем-то сверхъестественным.
Через несколько дней мы получили от британского посланника сэра Сиднея Уотерлоу выражение благодарности от имени нового короля Эдуарда VIII. С этой же почтой к нам пришли журналы с фотографиями траурной церемонии в Лондоне. Среди генералов и принцев, которые шли за гробом, был маршал Тухачевский. Он шел рядом с низкорослым толстым генералом, чье имя я запомнил – Франко, представлявшим молодую Испанскую республику.
Примерно через месяц после встречи с архитекторами я в фотографическом магазине снова встретился с девушкой-архитектором, чьи золотые волосы так запомнились мне. Мы улыбнулись друг другу, и она показала мне фотографии, за которыми зашла в магазин, – это были ее снимки в национальном костюме, танцующей на плоской крыше дома. Указывая на эту крышу, она сказала с гордостью:
– Я сама спроектировала и построила этот дом для моей матери. Из этих окон видны Акрополь и Парфенон.
Как раз в это время мы задумали некоторую перестройку в здании миссии.
– Само провидение послало вас! – сказал я. – Мы как раз ищем архитектора Может быть, вы сможете сделать так, что и мы из своих окон будем видеть Парфенон!
Она согласилась посмотреть нашу миссию, и таким образом наше первое свидание носило профессиональный характер. Вместе с ней мы осмотрели комнаты, но скоро перешли от обсуждения планировки помещений к обсуждению различий между античной и современной архитектурой. И вот она уже начала объяснять мне, как исключительно точный рисунок колонн Парфенона подчеркивает воздушность этого сооружения. Она рассказывала с таким энтузиазмом, что было просто противоестественно вести этот разговор в закрытом помещении, когда сам Парфенон был всего в двух километрах от миссии. Закончили мы нашу беседу уже в Акрополисе.
