Эйкена.
– Ну что же, Джорджи... – Эйкен без труда поймал ее руку. – Ты ведь уверяла, что хочешь выйти замуж.
– Только не за тебя, дубина стоеросовая, болван!
Девушка попыталась ударить его ногой.
Эйкен рванул ее к себе, потом нагнулся и в мгновение ока перекинул через плечо, так, точно это был мешок с овсом для его лошади. Она отчаянно завизжала – ну истинная ведьма, да и только!
Калем поморщился. Вопли ее были громче, чем крики тех проклятых гусей, что жили неподалеку, у пруда. Он наблюдал за Эйкеном; тот обхватил ее за ноги, как она ни пыталась отбиваться. Девушка вцепилась ему в спину и дернула за ворот рубашки. Брат размахнулся и шлепнул ее по заду. На мгновение воцарилась мертвая тишина; Эйкен торжествующе улыбнулся, но тут она выгнулась, схватила его за волосы и с силой рванула, громко и яростно вопя.
Калем был просто в ужасе от нее. Он вдруг вспомнил, что есть ведь еще и вторая, и тотчас обернулся, почти ожидая, что она уже готова наброситься на него, громко визжа и царапаясь.
Девушка лежала совершенно спокойно, неподвижно; сети стягивали ей ноги, а руки ее были привязаны к груди. Он не мог разглядеть ее лица – светлая масса длинных и влажных волос закрывала его. Калем поспешно поправил очки.
Девушка по-прежнему не двигалась.
Калем поближе поднес фонарь.
– Она что, умерла?
Брат не ответил – он пытался снова заткнуть рот кляпом визжащей брюнетке; одной рукой он прижимал ее к груди, другая была занята кляпом. Девушка все время старалась наступить ему на ногу, норовя его при этом ударить, так что Эйкен едва успевал уворачиваться.
– Эйкен, та, другая, не двигается.
Брюнетка обернулась, с яростью глядя на Калема:
– Ее укачало, ты, идиот слабоумный!
Стоило ей открыть рот, как Эйкен снова заткнул его кляпом, а ее сжатые кулачки завел за спину, удерживая их там свободной рукой.
Калем чувствовал себя так, точно, стоя на склоне холма, вдруг заметил засаду. Он никак не мог решить, вмешиваться ли ему во все это или оставаться в стороне.
С лица Эйкена не сходила улыбка все то время, что он боролся, пытаясь укротить девушку; Калему захотелось его ударить. Тут не было ничего смешного. Все это было безрассудно, нелепо и... и непонятно было, как теперь из этого выпутываться.
Блондинка застонала.
Калем сейчас же обернулся.
– Эта – твоя, – раздался у него за спиной голос брата.
– Черта с два!
Калем повернулся, но брат вместе с девушкой исчезли уже в густой пелене тумана; у нее во рту снова был кляп, и он опять перекинул ее через плечо.
– Эйкен! – крикнул он. – Черт бы тебя побрал! Вернись сейчас же!
– Прости, но у меня руки заняты, я держу Джорджи!
Послышался стон, похоже, Эйкен получил увесистый удар.
– Мне не нужна жена! – отчаянно крикнул Калем, стоя на палубе с фонарем в руке и грозя кулаком туману, в котором уже никого не было.
Девушка опять застонала, и он обернулся. Он смотрел на нее, наблюдая за каждым ее движением, точно собака за загнанной в угол кошкой, каждую секунду ожидая, что она может броситься на него.
Девушка, однако, не шевелилась, свернувшись в маленький жалкий комок. Казалось, она не способна ни двигаться, ни кричать, ни отбиваться.
С минуту Калем смотрел на нее, затем сообразил, что ведет себя довольно-таки глупо. Девушка была раза в два его меньше. Калем выждал еще мгновение, потом наклонился над баком, не сводя с нее глаз и все время светя фонарем.
Он нагнулся и, быстрым движением откинув волосы с лица девушки, внимательно вгляделся в него, потом развязал кляп.
Она только слабо шепнула:
– Плохо... Мне очень плохо. Прошу вас...
Впервые за последние годы Калему захотелось ударить Эйкена, наказать его за глупость. Похитить девушек, как воры, крадущие скот, словно враждующие кланы, которые крали пищу, чтобы насытиться, и женщин, чтобы взять их потом себе в жены, как... о Боже! Как последние безмозглые идиоты!
Однако Калему было известно, как необуздан и упрям его брат. Быть может, Эйкен
