Джорджина умирала со стыда. Эйкен хохотал.
Глава 24
Где-то всегда есть утро.
Близилось утро, и Калему было не до смеха. Он стоял в библиотеке у открытого окна. Только сейчас он выплеснул полведра воды. Еще несколько ведер были беспорядочно расставлены там и сям по всей комнате. Он поставил ведро под протечку и пошел за другим. В кресле, свернувшись клубочком, спала Эми. Она заснула, когда с потолка перестало течь – около получаса назад. Калем остановился и посмотрел на нее раз, наверное, в десятый, не меньше. Он и сам не знал, отчего его так тянет смотреть на нее. Просто смотрел – и все.
В камине громко затрещало полено. Калем, опомнившись, отвернулся. Это было не так-то легко. Он взял еще два ведра, прошел через комнату и выплеснул их за окно. Затем опустил раму и, закрыв окно на задвижку, так и остался стоять там. Калем протер усталые глаза и, сунув руки в карманы, стал смотреть на улицу, как будто пытаясь доказать себе, что он еще способен на что-то смотреть.
Ну и ночка выдалась! Слава Создателю, она уже почти позади. Туман за окном постепенно менял цвет. Всходило солнце; в лучах его темно-серая тусклая пелена начинала сверкать белизной.
Это был тот туман, который, надвигаясь, стеной отгораживал острова, превращая их в маленькие независимые государства. Большая часть тех, кто жил на материке, видели в островах что-то вроде ловушки, где вы одиноки и откуда не можете вырваться. Пленники. Обитатели островов казались чужеземцами тем, кто жил на материке, где можно переезжать из деревни в деревню или из города в город, обладая тем, что они в своем заблуждении принимали за свободу. Но в жилах у Калема текла кровь горных шотландцев. Он любил одиночество. Оторванность от всего и от всех. И он был здесь свободен – он мог делать все, что хотел. Он мог охотиться или скакать верхом, бегать или прогуливаться по земле, которая ему принадлежала.
Для него остров был не тюрьмой, а убежищем.
Однако он внезапно почувствовал себя как-то странно и неуютно в своем собственном доме; это было все равно что, проснувшись, обнаружить, что твоя кожа тебе больше не подходит. Калем попытался разобраться в своих чувствах и поймал себя на том, что опять смотрит на Эми.
Девушка по-прежнему спала в кресле.
Как-то так случилось в последние годы, что Калем совсем перестал обращать внимание на женщин, разве что они досаждали ему. Он постепенно охладевал к ним и все больше и больше боялся их. Он и сам не заметил, как это произошло. Но Эми не досаждала ему. Она его пленяла. В ее присутствии он даже забыл о том, что терпеть не может женщин.
Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Калем поморщился. Брат не может входить иначе.
Он обернулся: так и есть – Эйкен широкими шагами входил в комнату, перекинув эту ведьму через плечо. Ее, наверное, и в Бостоне было слышно.
Отвращение Калема к женщинам вернулось с новой силой. Пройдя к дверям, он закрыл их за братом.
Эйкен сбросил эту мегеру на свободное кресло и ухватился руками за подлокотники, удерживая ее.
– Сейчас же отпусти меня, Мак-Олух!
– Твоя подруга жива и невредима. Она здесь, рядом с тобой, Джорджи.
Чертовка вздернула подбородок:
– Это просто знакомая. – Она повернулась к Эми. – А не...
Она умолкла и внезапно отвернулась. Калем заметил, что ее уничтожающий взгляд устремлен на него:
– Что вы сделали с ней?
Он посмотрел на Эми, потом снова перевел взгляд на ведьму по имени Джорджи.
– Ничего.
– А мне вот известно другое. – Она попыталась встать. – Пустите меня!
– Нет. – Эйкен не шелохнулся.
Она опять посмотрела на Калема:
– Я знаю, что вы хотели обидеть ее.
– Я в жизни не обидел ни одной женщины.
– Вы лжете! Когда мы были в пещере, Эми мне рассказала, что вы пытались с ней сделать.
– Если бы мой брат собирался обидеть ее, Джорджи, он не стал бы спасать ее.
– Х-ха!
Калем просто не знал, что и думать. Девушка вроде бы по-прежнему спала. Это его не удивляло. Она, должно быть, совсем измучилась. Он попытался вспомнить, что он такого сказал или сделал, что побудило ее наплести этой ведьме нечто столь несуразное. Насколько Калем помнил, он пытался рассеять ее страхи, а отнюдь не усугублять их.
