Вино богов

— Да, я верю, что все Спутники трудятся ради моего блага.

Мортис встала.

— Скоро солнце сядет. Ступай.

Принц ушел. Придя в свои покои, он уселся за письменный стол и быстро написал короткие письма герцогу Вассанту и сэру Джону Слитгиз-зарду, умоляя простить его за все, что они пережили из-за него, и прося их помочь ему загладить вину. Кроме того, в письмах принц выражал надежду на то, что как-нибудь вечерком в ближайшие дни они сумеют посидеть при свете зимнего солнца и попеть те песни, которым их научил Голиас, — песни о любви и вине, чтобы они согрели одинокие покои принца.

Не без труда Аматус написал еще одно письмо, и пока он его писал, слезы не раз застилали его глаза, хотя в письме было всего несколько строк:

Дорогая моя Пелл!

Мне не раз приходило в голову и раньше, что я с тобой обращался, как с игрушкой. Более того — как с нелюбимой игрушкой, которую мне хотелось разбить. От моего поведения зависит судьба Королевства, а я вел себя так, как не подобает себя вести принцу. Я вынужден умолять тебя молчать во имя блага страны, но я признаю, что принес тебе много боли, а ты все сносила, и надо бы, чтобы в твою честь пели фанфары с городских крыш. Я знаю, ты любишь свою страну, и взываю к твоему патриотизму. Я прошу тебя простить меня за мою безграничную жестокость, и я готов за твое молчание дать тебе любую награду, но лишь такую, от которой не пострадало бы королевство. Я обещаю не показываться тебе на глаза до тех пор, пока мы оба не излечимся от того, что мы с тобой натворили — если когда- нибудь сумеем.

С наилучшими пожеланиями… вот и все.

Аматус.

Это письмо оказалось самым тяжелым, но оставалось написать еще одно — Каллиопе. Здесь Аматус был краток. Между приветствием и подписью в письме было вот что:

Ты права, а я ошибался. Прошу тебя, и впредь говори мне только правду.

Принц, завершив столько важных дел, облегченно вздохнул и, взглянув в окно, увидел, что солнце вот-вот скроется за горизонтом. Будь он в это время на террасе, он бы увидел, как встает со стула Седрик и уходит, оставив на подоконнике недопитый чай. Но поскольку принца там не было, он этого не видел, и только годы спустя, когда Седрик разговаривал с принцем, дабы внести очередные записи в «Хроники Королевства», он узнал, что в тот день, когда он сидел на террасе и в отчаянии гадал о грядущей судьбе страны, молодой принц уже начал делать шаги к спасению отечества.

Аматус взял кусок сургуча, разогрел его свечой, быстро запечатал конверты и колокольчиком вызвал письмоношу. Он отдал мальчику письма и дал за труды золотой флавин.

— Срочные депеши, ваше высочество? — чуть надтреснутым от волнения голосом поинтересовался мальчик.

— Очень срочные, — кивнул принц. — Это извинения перед моими друзьями.

Мальчик глуповато хихикнул:

— А я-то думал… Ой, чего это я… Ваше высочество, я их мигом доставлю. Одна нога здесь, другая — там!

Аматус тепло улыбнулся и обнаружил, что, оказывается, отвык это делать.

— Для начала можешь вместе со мной сойти вниз по лестнице. А потом уж беги. А ты думал, что у принцев не бывает друзей или что принцы ни у кого не просят прощения?

Но ответа на этот вопрос он так и не услышал, потому что в этот самый миг замок содрогнулся от чьего-то жуткого, душераздирающего вопля. Аматус потрепал мальчика по плечу.

— Отнеси письма в город, — сказал он. — Да будь осторожнее. Не знаю, что там такое, но нужно посмотреть.

И принц, едва только за письмоношей закрылась дверь, вышел из своих покоев.

Глава 2 ДУРНОЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ И ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ЭПИДЕМИЯ

Нет, — сказал Аматус. — Понятия не имею. Кричали в замке, в этом я уверен, и прямо под моими покоями, но сколько я потом ни бегал по лестнице вверх и вниз, никто мне не смог объяснить, в чем дело и кто кричал.

— Вот именно, — подтвердил Кособокий. Бонифаций перевел взгляд с сына на начальника стражи, а потом — на Седрика, но тот тоже только головой покачал.

— Я, — сказал он, — глубоко задумавшись, спускался по лестнице с Верхней Террасы, и когда добрался до подножия лестницы, обнаружил, что все суетятся, носятся туда и сюда, назад и вперед, но толком узнать мне ни у кого ничего не удалось. Кричали, а потом кричать перестали. Что это за предзнаменование, я сказать не могу, но трудно поверить в то, что это не дурное предзнаменование.

Бонифаций расстроенно уставился в свою тарелку и отщипнул пальцами кусочек жареного окорока газебо. Вообще-то это было его любимое блюдо — молодой, нежный жареный газебо, но сегодня у короля что-то совсем пропал аппетит. Как ни радовали его нынче первые признаки выздоровления сына, этот жуткий крик не выходил у Бонифация из головы и портил ему настроение. Кричали в замке, а слышали крик по всему городу, вплоть да самого отдаленного вульгарианского квартала у реки. Стоило только солнцу закатиться, как послышался этот душераздирающий вопль, и все горожане, как по команде, устремили взгляды в сторону королевского замка и стали гадать, что же это за дурное предзнаменование.

— Мы мало что можем сделать до тех пор, пока знак не повторится, или пока не произойдет что-нибудь еще, — напомнил Седрик королю. — Так давайте же не позволим тому, что над нами нависло, разрушить то, что мы имеем, пока это что-то еще на нас не свалилось.

Король далеко не сразу уловил смысл последней фразы Седрика, а потом еще некоторое время пытался решить, была ли то просто напыщенная поговорка, или он только что услышал еще одно мрачное пророчество. Пребывая в раздумьях, Бонифаций по рассеянности проглотил большой кусок жареного газебо. Блюдо было приготовлено превосходно, и поэтому король решил: как бы ни было у него тяжело на сердце, он просто обязан вознаградить свой желудок за день, проведенный на зимней охоте. Не сказать, чтобы король успокоился, но все же принялся за еду и вскоре почувствовал некоторое облегчение.

— Завтра с утра я вернусь к занятиям боевыми искусствами, — заявил принц Аматус, — а по вечерам постараюсь как можно больше времени уделять попыткам понять, что же сегодня стряслось во дворце. Сейчас, как никогда, я нуждаюсь в испытании или решении какой-либо трудной задачи.

— Вот и примись за эту, — распорядился Бонифаций и с еще большим воодушевлением набросился на еду. Ведь он знал, что такие важные вещи, как дурные предзнаменования, по плечу только героям.

Ну а поскольку его сын сам вызвался взять решение задачи на себя, не исключалось, что предисловию в сказке пришел конец, и тем самым принц превратился в ее героя. Да и вообще в Королевстве так уж повелось, что стоило поручить важное дело герою, и можно было считать, что успех уже, так сказать, в кармане.

Больше они в этот вечер об этом не говорили, и пусть в зале стены не сотрясались от радостного смеха, но хотя бы все не были подавлены и мрачны. Седрик и Бонифаций даже