Танзи вскочила со стула, при этом шерсть, с которой она возилась, обвилась вокруг нее.
– Король Генрих будет здесь?! О, Дикон, мы должны этого остерегаться! Ведь вполне возможно, что он захочет увидеть главного строителя и…
– Его визит – очень большая честь для сэра Джона, и ты сама понимаешь, что я ничего не могу поделать…
Танзи подошла к мужу и положила руку ему на плечо.
– Здесь, в этой тишине и покое, так легко было забыть обо всем!
– Да, легче, – ответил Дикон.
– Церковь учит нас прощать своих врагов…
– Нужно, чтобы ушли из жизни те, кто помнит все эти войны.
– Ты хочешь сказать, что в поколении Робина уже не будет вражды?
– Всегда легче забывается то, о чем тебе рассказали, чем то, что ты видел собственными глазами. Ему не придется увидеть то, что видел я… Он не увидит, как потешаются над истерзанным, нагим телом короля Ричарда… И у него уже не будут сжиматься кулаки при виде Тюдора.
– Тюдор мог и не знать всего. В конце концов, он ведь разрешил похоронить твоего отца, когда аббат попросил об этом.
Однако Дикон был не склонен к примирению.
– Значит, ты все расскажешь Робину, когда он подрастет?
– Наверное, нет, не расскажу. Неужели ты думаешь, что я смогу рассказать о Босворте совершенно бесстрастно и не сделать все, что я там видел «всамделишным», как говорит наш сын, когда мы рассказываем ему разные сказки?
Танзи старалась скрыть свое разочарование.
– Мы назвали своего первенца Робертом в честь моего отца, но для меня было бы большой честью дать ему имя твоего отца, – сказала она. – И много лет назад, когда я спросила тебя, ты ответил, что, несмотря на все трудности и опасности, ты рад, что знаешь правду.
– Дело ведь не в том, что мой отец – король. Для меня было самым важным то, что я, наконец, обрел родного человека, я понял, кто дал мне жизнь. Это было еще до того, как я встретил тебя, любимая. – Идя с женой к воротам, Дикон обнял ее за плечи. – Но нашему сыну не придется тосковать по любви и защите, я никогда не позволю, чтобы он узнал это ужасное чувство сиротства, отчужденности от своих сверстников.
– Сиротство… Именно это слово наш дорогой Том употребил однажды, говоря о тебе.
Дикон резко обернулся к жене.
– Но ведь он ничего не знает!
– Да, действительно, он сказал это, ничего не зная. Он просто почувствовал это. Том более тонкий человек, чем ты думаешь.
Прекрасная улыбка стерла с лица Дикона тревогу и озабоченность, которые реже стали появляться на нем в последнее время.
– Когда-нибудь я буду рад рассказать ему все, – сказал он.
И Дикон повел Танзи навстречу сэру Джону и Робину. Счастливое лицо мальчика было в наклейках, а сэр Джон нес деревянного коня.
– Сегодня наш скакун доставил нам некоторые неприятности, – сказал он, передавая Дикону лошадку.
Робин бросился к матери, крича на бегу, что хочет есть.
– Должно быть, это его постоянное состояние, – сказал удивленный сэр Джон, – ведь моя неблагоразумная супруга только что напичкала его засахаренными фруктами! Я зашел, чтобы попросить вас, Дикон, найти время и сделать новую стенку вокруг двора. Кухарки жалуются, что старая вот-вот рухнет. К тому же и у нас скоро появится маленький наездник, о котором стоит позаботиться заблаговременно.
– Мы молились об этом, – призналась Танзи.
– Я непременно посмотрю, сэр, – пообещал Дикон.
Однако было совершенно очевидно, что новая стенка – лишь предлог, и на самом деле сэр Джон пришел не ради этого. Хотя было послеобеденное время, он никуда не торопился, а стоял, засовывая в петлицу цветок жимолости, причем делал это с явно чрезмерным вниманием. Затем, словно бы невзначай, сказал:
– Мне не нравится, в каком состоянии находится набережная возле лондонского дома. Любой весенний паводок – и дом будет затоплен. Я бы просил вас оставить здешние дела и съездить на несколько дней в Лондон.
Наступило молчание, и было слышно только, как птицы чирикают в яблонях. Они оба прекрасно понимали, что угроза весеннего наводнения давно миновала. Потом их взгляды – хозяина и мастера – встретились, и было очевидно, что они прекрасно поняли друг друга.
– Благодарю вас, сэр, за все. Моя благодарность больше, чем я могу выразить словами, – сказал Дикон. – Я уеду завтра же.
