— Главный секрет, Артур. Большой секрет. Тебе всю твою жизнь врали. До сегодняшнего вечера ты еще не был готов. Но теперь вся эта куча говна будет вонять куда понятнее.
Артур нервно отхлебнул чаю. Он постоянно напоминал себе, что этого хотела его мать (разве не это ему сказал Сильверман?), а он с пяти или шести лет всегда слушался свою матушку, после того случая, когда одна из его нянюшек обнаружила его в большом зале, где он пририсовывал чернилами усы и бороды к портретам своих предков.
— Артур!
Стритер внезапно приблизился к нему — до отвращения близко, настолько близко, что принц ощутил запах дыхания этого типа — что-то приторное, тошнотворное и слишком сладкое.
— В чем дело?
— Да показалось, что мы на минутку потеряли тебя, шеф.
— Прошу прощения. У меня прискорбная привычка бродить в одиночестве в предгорьях моих мыслей.
— Да ладно.
Светловолосый хлопнул в ладоши, и старый бальный зал погрузился в темноту.
— Стритер? Что происходит?
Светловолосый оставался в темноте невидимым и безмолвным.
Постепенно Артур стал осознавать, что темнота не была полной. В дальнем конце помещения мерцала какая-то крохотная искорка.
Принц двинулся в этом направлении. К своему удивлению, подойдя поближе, он обнаружил, что свет исходит от старой масляной лампы. Потом — еще большее потрясение. В комнате находился кто-то еще. Это была полная женщина средних лет. Складки жира висели на ее шее, седые волосы плотно облегали череп, на лице застыло неистребимое выражение недовольства.
— Хэлло? — сказал принц, исполненный решимости вести себя (по крайней мере, пока) так, словно ее неожиданное появление может иметь какое-то рациональное объяснение. Взгляд женщины был устремлен куда-то в даль, и, подойдя поближе, Артур увидел, что она словно переливается, как воздух над шоссе в жаркий день. — Мадам, — сказал он, — что вы здесь делаете?
На улице буря бушевала все сильнее, струи дождя молотили в окна, ветер свистел в каменных стенах, пытаясь найти выход, но женщина, казалось, ничего этого не замечала.
— Неужели вы не видите сходства? — Это был голос блондина, прозвучавший раздражающе близко.
— Стритер? — сказал принц. — Немедленно включите свет.
— Никак невозможно. — В голосе его звучало нестерпимое самодовольство.
— Вы это подстроили.
Смешок в темноте.
— Стритер? Кто эта женщина?
— Ах, шеф, только не говорите мне, что не узнаете собственную прапрапрабабушку. Королева Англии. Императрица Индии. Защитница веры… Женушка Альберта. Что — это вам ни о чем не говорит?
Артур с трудом проглотил слюну. Его способность к рациональному мышлению сужалась до размеров булавочного острия, но он по-прежнему не желал принимать то, что видел своими глазами.
— Это невероятно.
— Она — привет из прошлого, приятель. Просто память. Спокуха. Она нас не видит. И мы не можем с ней говорить.
— Что это? — спросил Артур, в голосе его слышались смятение и страх. — Что происходит?
— Это, — прошипел Стритер, — тысяча восемьсот пятьдесят седьмой год. Год, когда было подавлено восстание в Индии. Неудивительно, что старушка немного не в себе. Неудивительно, что в этот год он и сделал свой ход.
— Кто сделал свой ход?
Раздались три отчетливых стука в дверь.
Стритер шикнул на него.
— Смотри и мотай на ус.
Двери распахнулись, и в зал вошел еще один человек — тоже незнакомый. На нем были такие же давно вышедшие из моды одеяния, что и на женщине. Ему еще не исполнилось и тридцати, у него было приятное лицо, атлетическое сложение, а волосы, несмотря на попытки аккуратно их уложить, еще по- мальчишески кудрявились. Его образ, как и образ женщины, был неверный, колеблющийся, и Артур не мог не заметить, что незнакомец, кажется, еще толком не проснулся — он раздраженно тер глаза и рассеянно теребил свой воротник.
— Этот человек основал Директорат, — объяснил Стритер. — Это мистер Дедлок.
— Директорат? — вполголоса переспросил Артур. — Я слышал — мать говорила о них. Как-то раз, когда была навеселе…
Стритер оборвал его.
— Шеф. Ближе к делу.
Дама в кресле приветствовала новоприбывшего ледяной улыбкой.
— Мистер Дедлок. Спасибо, что пришли так быстро. Да еще в такой неудобный час.
— Это мой долг, мадам.
— То, что я скажу вам, должно остаться между нами. Вы меня понимаете? Это останется частным делом — только между вами и мной. Вы находитесь здесь в качестве моего советника по эзотерике, и я уверена, что вы всегда будете считать своим священным долгом вашу деятельность в этом звании.
Дедлок пробормотал что-то подхалимски почтительное, и дама продолжила:
— Прошлой ночью мне приснился сон. Как там у поэта? «Я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны…»[36]
— Кажется так, мадам.
— Вы смотрите на меня так, словно я сошла с ума, мистер Дедлок.
На лице (не лицо, а воплощение рассудительности) человека из Директората не отразилось ни малейшей эмоции.
— Ничто не может быть дальше от истины, мадам.
— Я не думаю, что мой сон был похож на другие сны. Иными словами, я не верю, что он — следствие слишком большого количества сладкого на столе или непереваренного куска говядины. Я считаю, что он абсолютно реален, не менее реален и основателен, чем этот разговор. Вы меня понимаете? Это было нечто большее, чем просто игра воображения.
Дедлок, ровным голосом:
— Разумеется, мадам.
— Что-то говорило со мной прошлой ночью, когда я спала. Что-то, находящееся далеко за пределами человеческого опыта. И я должна признаться, что ничего более прекрасного, ничего более удивительного я не видела в жизни. Мистер Дедлок, я думаю, что видела лицо бога.
Деликатное покашливание, которое более циничному уху показалось бы попыткой скрыть смешок.
— Когда это случилось, я и часу не проспала. И вот, чтобы не пугать меня своей истинной формой, бог явился ко мне в виде огромного сверкающего цветового круга.
— Круга, мадам?
— Ослепительные, невероятные оттенки, совершенно не похожие на те, что видела я или любое другое человеческое существо. Цвета, которые определенно не могут существовать на нашей планете. А потом, мистер Дедлок…
— Да, мадам? Что случилось потом?
— Потом оно открыло глаза. — Ее собственные глаза при этом воспоминании наполнились слезами. — Их было сотни, сверкающие, как в павлиньем хвосте. Я слышала его голос — он звучал в моей голове, — глубокий, древний, бесконечно мудрый. Он назвал мне свое имя. Его зовут Левиафан.
