Внезапно, устав ковыряться в еде, я бросил палочки на край тарелки и отпихнул ее к середине стола.
— Да, скрывается. Но сказать тебе об этом я не могу.
— Да почему не можешь-то?
— Потому что не хочу подвергать тебя опасности.
Эбби закатила глаза и подала знак официантке.
— Принесите, пожалуйста, счет.
Я никогда не считал себя особенно восприимчивым в том, что касается женщин, но тут даже я увидел, что она расстроена.
— Я не очень понимаю, в какую сторону мы с тобой движемся, — сказала Эбби. — Но я скажу тебе вот что: у нас никогда ничего не сложится, если мы не будем абсолютно честны друг с другом.
— Мне бы очень хотелось рассказать тебе, — сказал я. — Правда.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
— Я серьезно, — продолжил я. — Но это было бы самоубийством.
— Самоубийством?
— Профессиональным самоубийством, — быстро сказал я.
К нашему столику подошла официантка.
— Все хорошо?
— Замечательно, — рассеянно проговорила Эбби. — Спасибо.
— А у вас? — Официантка с ухмылкой посмотрела на мою почти полную тарелку. — Вам не понравилось?
Я выдавил из себя улыбку.
— Очень понравилось. Вкуснятина. Просто я наелся — в этом все дело.
Официантка пожала плечами и повернулась к Эбби.
— Что-то вас давно не было видно.
Моя домохозяйка смущенно посмотрела на нее.
— Занята была.
— А-а, ну понятно. — Видимо, сказанное ею затем имело отношение ко мне, потому что девица скользнула пренебрежительным взглядом в мою сторону и проговорила, обращаясь к Эбби: — Я вам скажу кое-что — и совершенно бесплатно. — Она наклонилась к Эбби совсем близко. — Тот был лучше.
— Несите счет, — отрезала Эбби, и официантка, подстегнутая резкой переменой ее тона, поспешила к кассе.
— Ты уже бывала здесь раньше?
Эбби избегала встречаться со мной глазами.
— Тысячу раз. Я же тут работаю за углом.
— А что имела в виду официантка, когда говорила, что тот был лучше?
— Понятия не имею. — Смутившись, она начала говорить сбивчиво: — Послушай, я тут наболтала лишнего. Мне очень жаль, если я перегнула палку.
— Да вовсе ты не перегнула.
— Просто мне дороги наши отношения, и я не хочу рисковать ими. Придется мне научиться доверять тебе. Скажи мне только одно.
— Постараюсь.
— Твоя работа… она не противозаконна?
— Абсолютно законна, — сказал я, хотя, по правде говоря, о законности статуса Директората я никогда не задумывался. Это место и его люди, казалось, существуют в каком-то собственном изолированном пузыре, фантастическом панцире, который целиком и полностью отделял их от реального мира.
Официантка принесла счет, и я настоял на том, что оплачу его сам — как-никак получил прибавку к жалованью. И так оно и было на самом деле. Первая, довольно щедрая выплата от Директората появилась на моем банковском счете накануне, без всякого извещения. Эбби поначалу хотела, чтобы мы разделили расходы пополам, но быстро сдалась. Мы сидели и ждали, когда вернется официантка.
— Я понимаю: ты не хочешь говорить об этом со мной, — сказала она. — Моя помощь тебе не нужна. Тогда найди кого-нибудь, кто сможет тебе помочь.
Я рассмеялся. Мои уши восприняли мой собственный смех как нечто чуждое, горькое и резкое. И давно ли, спросил я себя, мой смех стал звучать так.
— Единственный человек, который может мне помочь, лежит в коме, — сказал я.
Ее терпение начинало давать трещины.
— Но кто-то ведь должен быть?
Подошла официантка, и я отвлекся, расплачиваясь с ней.
— Наверное, кто-то и есть, — сказал я, когда мы встали и направились к дверям. — Кто-то, кто может помочь.
— Ну так возьми и позвони ему. — Затренькал мобильник Эбби, напоминая о прибытии сообщения. Она прочла его и сказала: — Мне надо бежать. У нас сегодня важное собрание. Скукотища будет ужасная, но я должна присутствовать. Береги себя, Генри.
Она сдержанно поцеловала меня в щеку, повернулась и вышла из ресторана.
Некоторое время я потоптался на месте, сунул в рот мятную карамельку и наконец вышел на улицу — она в этот момент уже поворачивала за угол. Я вдруг почувствовал желание броситься следом за ней, сдаться ей на милость, рассказать все, но нет — вместо этого я стоял как болван и смотрел, как она уходит.
Когда она исчезла из вида, я достал бумажник и вытащил небольшую квадратную карточку. На ней был отпечатан номер, и, набирая его на мобильнике, я чувствовал, что те крохи ланча, которые мне таки удалось съесть, просятся назад из желудка.
Когда я заговорил, мне пришлось возвысить голос, чтобы перекричать шумы города.
— Мисс Морнинг? — сказал я. — Это Генри Ламб. Ответ — «да».
В Раскин-парке — в нескольких кварталах от того места, где в безнадежном забытьи лежал мой дед, хлопотали голодные утки. За то короткое время, что я там пробыл, они умяли целый здоровенный батон.
Вид у мисс Морнинг, с ее крохотными черными перчатками и светло-голубой шляпкой, был, как всегда, чопорно-надменный и абсолютно безукоризненный, хотя она и сутулилась, разбрасывая кусочки хлеба. Прилетела пара бесстрашных голубей, норовя утащить что удастся, но старушка свирепо шикнула на них, отгоняя прочь.
— Ну-ка, — сказала она, передавая мне кусочек, — дайте вон тому.
Я подчинился и бросил кусочек хлеба прямо перед особенно неповоротливым селезнем, который сонно расхаживал на бережку пруда.
— Почему вы мне позвонили? — спросила она, когда последняя крошка была вытрясена из пакета и птицы, почувствовав, что у нас для них больше ничего нет, поплелись прочь в поисках новых щедрот.
— Старосты… — выдавил я.
— Вы с ними встречались? — спросила она. Выражение ее лица изменилось — вместо морщинистой благорасположенности появилось что-то вроде расчетливости и проницательности. — Давайте-ка прогуляемся. Поскольку за нами наверняка следят, то давайте хоть затрудним этим мерзавцам подслушивание нашего разговора.
Я оглянулся на серый, пустынный парк с его голыми деревьями, пожухлой травой и тоскливыми проплешинами мерзлой земли.
— Как это тут нас можно подслушать?
— А спутники? Не заблуждайтесь на сей счет. Не думайте, что в Директорате всего трое человек да каталожный шкаф. Вы видели только вершину айсберга. — Она перевела дыхание. — Так что вы хотели узнать?
— Хокер и Бун… Кто они? Я хотел спросить, чем они вообще занимаются.
