— Да, я виню его в вашем совращении.
— Термин «совращение» тут вряд ли подходит, — задумчиво произнес Варавва. Сейчас он напоминал редактора словаря, выискивающего совершенное, наиболее емкое определение слова. — Просто под конец он меня утомил. Но благодаря ему я попал в новый мир. Мир вне морали, где любой опыт и любые чувства были мне подвластны, только возьми. Я пил взахлеб, исследовал внешние границы греха. Единственным греховным деянием, какого я не испытал, оставалось убийство. То, что я сделал в той комнате на Кливленд-стрит, было высшим достижением за все время моего существования. Ничего подобного не происходило ни до, ни после. Это была смерть моего прежнего «я» и рождение Вараввы.
— Это уже достояние истории, — заметил мистер Мун. — Я же пришел узнать о будущем.
— У тебя оно, может, и есть. У меня нет. Но все же кое-какую компенсацию я получил.
— Какую?
— Я рад, что меня схватил именно ты, — прошептал Варавва.
Эдвард горько вздохнул.
— Ты был достойным противником. Последним достойным противником. С тех пор мне попадалась только мелкая рыбешка. Невнятные мошенники, убийцы, которые и стрелять-то толком не умеют, неудачливые банковские грабители, которые вместо банка прокапываются в канализацию.
Варавва ухмыльнулся.
— Я о нем слышал.
— Вспомнить бы еще его имя, — произнес мистер Мун, позволив себе отвлечься. — Но ведь ты же не…
— С миссис Бэгшоу успел повидаться? — как бы между прочим поинтересовался Варавва.
— Так ты знал?
— Конечно.
— Она шарлатанка, — сурово заявила Шарлотта.
— Да, но это говорите вы. От верной поборницы Комитета бдительности другого ждать и не следует. Должен сказать, Эдвард, зря ты игнорируешь ее предостережения.
— Ну так ты и сам мне чего только не наговорил.
— Беда близится, — спокойно, по-будничному произнес смертник. — Четыре дня. Скоро начнутся исчезновения.
— Ты ведь все знаешь? — Мистер Мун заговорил так, словно до сего момента не верил ни единому его слову. — Ты ведь правда знаешь, что происходит?
Варавва рассмеялся.
— Наклонись ближе, — попросил он.
Эдвард чуть ли не вплотную приблизился к чудовищной туше.
— Естественно, ко мне пытались подкатиться, — торопливо зашептал узник в самое его ухо. — Им нужен кто-то вроде меня. Возможно, надо было им уступить. У них и на тебя большие планы, Эдвард. Они инженеры. Они хотят перестроить мир.
Его прервал злобный лязг ключей. Дверь распахнулась, и на пороге камеры появился Оусли.
— Пора. Время свидания истекло.
— Истекло? — недоверчиво переспросил Варавва. Не удостоив своего повелителя ответом, Оусли вперил в мистера Муна ледяной взгляд.
— Вы должны уйти.
— Я еще не закончил.
— Уходите немедленно, или я обращусь к руководству тюрьмы.
Варавва торопливо порылся в сокровищнице и достал тоненькую книжечку.
— Ты сделал мне подарок, — произнес он, а бывший адвокат воззрился на иллюзиониста с неприкрытой ненавистью. — И я буду рад, если взамен ты примешь вот это.
— Что это?
— Лирические баллады Сэмюэла Тейлора Колриджа и Уильяма Вордсворта.[26] — Смертник говорил тоном провинциального учителя, рассказывающего о поэзии прошлого века в классе, где ученики весьма настороженно относятся к любым стихам. — Эта книга была в камере моей постоянной поддержкой. Маяком в полночной бездне. Она открыла мне глаза, как, надеюсь, откроет и тебе.
— Спасибо.
— Эдвард. — Варавва постучал по обложке. — Спрашивай его. Спрашивай этого человека. — Он внезапно подался к Шарлотте и шумно чмокнул ее в щеку. Женщина отпрянула в отвращении, а узник потянулся к иллюзионисту. Эдвард нашел в себе силы не отстраниться. Он позволил поцеловать себя в чувствительное, укромное место. В участок кожи за ухом, перед волосами. Какое-то мгновение оба выглядели невыразимо смущенными. Их горе казалось душераздирающе острым, а скорбь невыразимой. Шарлотта даже стала опасаться, как бы они не упали друг другу в объятия.
Наваждение развеял Оусли.
— Вы должны уйти, — повторил он настойчиво. Как потом вспоминал мистер Мун, в голосе бывшего адвоката сквозил плохо скрываемый ужас.
Варавва заплакал от мучительности расставания, однако Эдвард молча покинул камеру.
Едва за спинами посетителей захлопнулась дверь, а чудовище уползло во мрак каменной обители, Оусли чопорно и довольно официально заявил:
— Благодарю за понимание. Надеюсь, больше вы нас не потревожите.
Иллюзионист вознамерился потребовать объяснений, но бывший адвокат зашагал прочь, и только косичка, тяжело свисавшая с лысой макушки, нелепо хлопала его по пояснице.
Оставив Ньюгейт позади, брат и сестра направились в отель. Некоторое время они шли молча.
— Не ожидала увидеть его таким?
— Я понимала, что он изменился. Я даже знаю, что он натворил. Предполагала, будто увижу нечто ужасное. Но мне было его жаль. А тебе? Ты его простил?
— Мне не за что его прощать, — бесстрастно ответил мистер Мун.
— Вы были друзьями.
— Я не его виню.
— Он должен был ответить за совершенное зло. Ответа не последовало.
— Извини, — вздохнула Шарлотта. — Я сказала глупость.
Эдвард молчал.
— А ты… ты сам не пытался воззвать к лучшей стороне его души? Назвать его старым именем?
— Ты слышала, что он сам рассказал.
— Похоже, Скимпол сбросил его со счетов.
— Конечно. Он же не может позволить себе нести ответственность за такие отклонения от нормы.
— Думаешь, он что-то знает?
— Уверен.
— А каков смысл этой книги? Похоже на какую-то чудаческую выходку.
— Мне кажется, он дал нам ключ. Но куда он нас приведет, я понятия не имею.
— Можно посмотреть?
Мистер Мун протянул ей подарок Вараввы, и Шарлотта раскрыла ее.
— Тут есть надпись. «Дорогому моему Джиллмену с глубокой признательностью и любовью». Подписано «СТК».
— Колридж, — прошептал Эдвард. — Вот это да. Наверное, его собственная книга. Стоит целого состояния.
— И что это значит? Почему он отдал ее тебе?
— Если бы только Оусли не вмешался! Я уверен, он хотел рассказать нам что-то важное. Он упомянул, что к нему пытались подкатиться. Еще что-то говорил об исчезновениях. «Спроси этого человека». Какой в этом смысл?
— Эдвард, — упрекнула Шарлотта, — если уж ты не в силах найти во всем этом смысл, то никто
