обрывистыми склонами и одиноким шатром на вершине.
Гораздо быстрее сюда можно было добраться через южные ворота стойбища, следуя почти прямо на юг, но Мартин не удивлялся. Он долго жил среди схаев и давно уже знал, что при малейшей возможности ящеры стремятся избрать как можно более замысловатый маршрут. Так, на всякий случай, чтобы следы запутать. Эта привычка у них в крови, укоренилась на протяжении веков. Привычка далеко не лишняя.
Из тени холма выдвинулись молчаливые воины. Шуссов взяли под уздцы. Маш-борзай, а за ним и Мартин спешились. Когтистые пальцы быстро ощупали Мартина, выискивая припрятанное оружие. Тоже вековечный обычай. Схайссы это вам не Сейшелы.
— Ничего нет. Идите, — сказал стражник.
По ступеням, вырубленным в окаменевшей от Хассара глине, они поднялись к плоской вершине. Там на большой площадке горел костер. У огня сидел сам Уханни, борзай-машиш племени сивов. А по бокам шатра возвышались неподвижные фигуры стражников.
Фосехта соединил ладони, без слов повернулся и зашагал вниз. Мартин не был ни маш- борзаем, ни даже схаем, поэтому так же молча распростерся на циновке из жестких стеблей хвоща, выражая почтительность в высшей из принятых форм
— Поднимись, — сказал машиш. Мартин встал.
— А теперь садись на шкуру, — сказал машиш и бросил подушку.
Он собственнолапно помешал варившееся в котле мясо, ухватил бронзовыми щипцами большой кусок, шлепнул его на блюдо. В качестве гарнира добавил соленых и поджаренных папоротников. А вот хлеба не дал. Хлеба схаи не знали. Вообще их рацион был калорийным и даже витаминным, но уж очень спартанским.
— Ешь, мягкотелый.
Мартин не заставил себя упрашивать. Машиш погрузился в молчание, поскольку, предложив угощение, признавал мягкотелого своим гостем. А по правилам здешнего этикета из гостя нельзя вытягивать слова. Они должны выйти под давлением пищи сами. В пустом желудке нет мудрости, считают схаи. И надо признать, не все их обычаи плохи.
— Пей, — сказал машиш, когда Мартин управился с мясом.
И налил папоротниковой браги под названием ухватуха. Страшная это вещь и для мозгов, и для желудка, если кто еще не знает. Но вся череда предложений сама по себе была высшей любезностью и честью, оказываемой только равным, поэтому Мартин похлопал себя сразу по обоим коленям, а потом соединил ладони.
— Ты хорошо усвоил наши обычаи, — сказал машиш. Мартин осушил чашу и почтительно перевернул ее над
своей макушкой.
— Да будет прохладным твой шатер, машиш. Пусть уффиких радуют тебя сыновьями. Да пошлет великий Мосос...
Машиш совершенно по-людски отмахнулся. Только не рукой, а когтистой лапой.
— Ты хорошо усвоил наши обычаи, мягкотелый. Но хватит, хватит церемоний. Я не за этим тебя позвал. Давай говорить серьезно
— Слушаю тебя со всех сторон, машиш.
— Ты спас мне сына. Знаешь, что он хочет тебя убить?
— Еэ.
— И как ты к этому относишься?
— Таков обычай, — уклончиво сказал Мартин. Машиш усмехнулся.
— Наши обычаи мне ведомы. Что ты намерен делать?
— Я не знаю, что мне делать. Уханни пожевал плоскими губами.
— У нас много дурацких обычаев, — неожиданно сообщил он. — А у вас?
Мартин вздохнул.
— Да тоже хватает. Дурацкие обычаи умеют долго жить, как и все дурацкое.
— А ты умеешь говорить правду. Зачем к нам пришел?
— Чтобы вас понять.
— И рассказать своему машишу? -Да.
— Так поступают шпионы.
— Если я шпион, то очень плохой.
— Почему?
— Мягкотелому трудно быть незаметным в Схайссах. Машиш сдержанно квакнул.
— Это правда. Зачем ты нас хотел понять?
— Чтобы договориться.
— О чем нам договариваться?
— О торговле.
— Торговля — хорошо. У вас много вещей, которые мы делать не умеем. Но вещи — не главное.
— Все равно торговля лучше войны.
— Лучше.
— Давайте торговать.
— Сейчас не получится.
— Почему?
— Ты многое знаешь, пленник. Но не все. Ледяные горы больше нас не разделяют. После сильного содрогания земли там вытекло озеро. На его месте получился проход. А схаи начали объединяться. Большинство племен признали Су Мафусафая верховным машишем. Понимаешь, к чему это ведет?
— Будет война?
— Еэ.
— Но мои родичи не собираются нападать.
— Может быть, и так. Но это не имеет значения. Для нас вы — чудовища, которых нужно истребить. Раньше это не давали сделать горы. Сейчас они тоже мешают, но воевать уже можно.
— А для тебя, машиш, мы тоже чудовища?
— Раньше и я так думал. Сейчас — не знаю. Пожалуй, я бы не стал затевать с вами войну из-за ничего. Но даже среди сивов большинство этого хотят. Просто потому, что вы другие.
— И этого достаточно?
— Еще как достаточно. Войны могут начинаться и не из-за таких пустяков.
— Да, к сожалению, — сказал Мартин. — Но разумно ли? Война — это смерть. Я долго живу среди вас и я вижу: схаям так же не нравится умирать, как и нам, мягкотелым.
— Хог. Это верно. И я не хочу воевать с такими, как ты. Ты спокойный. Но скажи, много ли у вас таких, как ты?
— У нас есть и хорошие, и плохие, — с сожалением сказал Мартин. — Так же, как и у вас.
— Вот в этом беда. Толпой овладевают плохие. Толпа редко слушается разума.
— Не всегда. Власть у сивов принадлежит умному машишу. Уханни заквакал. Потом хлопнул по коленке. Однако в
его голосе слышалось осуждение:
— Ты умно сказал. Схаи любят лесть. Но если я дам ей волю, то вместо меня будут править льстецы. Так у нас бывало. Ничего хорошего. Я хочу видеть все, как есть. И я вижу войну со всех сторон. Слишком многие не понимают, как это скверно. Поэтому не боятся войны
— А ты?
