травы или из-за того, что просто не знает, что сказать, он произносит:
– Будь собой.
Когда она медленно распахивает майку, он застывает с неприкуренной сигаретой в напрягшихся пальцах. Ну конечно! Стиль так стиль, понятное дело. Нет, не сахарно-белый, а скорее цвета ванили лифчик, простой и изысканный – ни тебе агрессивных шнуровок, ни тропических цветов, ни черных и красных кружев. Настолько классический, что вызывает в памяти детство. Его цвет и фактура – что-то сладкое, вкусное и душистое, успокаивающее и счастливое. Такой вполне мог быть у мамы, а еще вернее – у бабушки. Ретро? Винтаж? Неважно, в любом случае забавно. Только почему-то захватило дух от сосков под полупрозрачной тканью, перечеркнутых вдоль тонким и острым, как лезвие, старомодным швом. Всего один почти невинный жест, а он дышит уже не так, как минуту назад. И уже не желает быть ни поэтом, ни созерцателем, уже не хочет контролировать себя, изучая ее. И хочет уже совсем другого. Чертов самец, как мало тебе надо! Интересно, чулки у нее тоже под старину? Хотя какие к лешему чулки, она ведь босиком…
За окнами, там, где темнеет вечер, горячая испарина поднимается с земли, а здесь – свежо, и ветер все наглее вторгается в комнату, вьется по ногам.
– Закрыть окно?
Он оборачивается и не видит ее. Только воздух без ее запаха потянулся вниз, а дальше – толчок в сердце от неожиданного прикосновения. Она перед ним, под ним, точнее – у его ног. Прижимает губы к его животу, а белые, розовеющие на концах, пальцы порхают возле карманов брюк, точно робеют дотронуться. Потом она смотрит на него, и в полумраке, перед тем как опустить голову, улыбается травянисто-зелеными глазами.
Она, право, смешная. Целует его джинсы так почтительно и нежно, словно отличница припала к пионерскому знамени. И после каждого прикосновения поднимает голову, чтобы заглянуть в лицо. О, эти взгляды снизу вверх! Такие неуверенные и беззащитные, хотя возможно, и даже, скорее всего, она просто изучает его реакцию. Он тоже смотрит – с интересом. Опустил голову, склонил ее немного набок, волосы каштановой тенью закрыли лицо. Его взгляд сверху вниз – снисходительный и покровительственный. Хотя на самом деле вполне может быть растерянным или даже смущенным. Он почти ничего не чувствует сквозь плотную ткань, но чувствовать и не надо – это действо всегда будет возбуждать, тут дело в самой позе. И пока женщина будет опускаться на колени перед мужчиной, чтобы подарить ему блаженство, до тех пор, наверное, будет крутиться этот несчастный бешеный мир.
В комнате почти темно. Желто-голубой свет то ли луны, то ли далеких фонарей за окном ничего не дает, кроме странного дрожания воздуха, но глаза уже привыкли к темноте, и он видит. Скользкая майка упала с плеча, пряди выбились из прически, закрыли лицо, непоправимо нарушив образ. Она спешит снять с него брюки, неловко и бережно приподнимает ему ногу, потом вторую. Она торопится, может быть, слишком, и ванильный лифчик вздрагивает трогательно и так по-женски, что писательское воображение мгновенно рисует образ девушки, стирающей руками белье. Жемчугом светятся ключицы от света из окна, когда она поднимает голову, чтобы встретить его взгляд – удивленный и теперь тлеющий настоящим желанием. И не нужно воображения, потому что даже в темноте отлично видны и темный румянец у нее на скулах, и сухие глаза, и влажный рот.
– Хватит.
Он тянет ее к себе. Говорит спокойно, но твердо, давая понять, что игры закончились.
– Но… Ты же позволил мне быть собой…
Действительно. Позволил. О господи, сам дурак, ну и получи теперь сполна. Он сдался. Уступил. Смирился.
Она все еще держит его ступню, подняла к своему лицу – для этого ногу пришлось согнуть в колене. И вдруг приникла крепко и больно к внутренней стороне подъема, словно высасывая кровь из маленькой ранки. От этого кружится голова, в горле становится щекотно и куда-то уходит дыхание. И плотное покрывало под его пальцами скрипит и стонет, потому что он сгреб ткань, стараясь представить, что это ее плечи. Он в третий раз закрывает глаза, и голова сама откидывается назад.
Когда она поднимает голову, это уже не она. Не скромная воспитанная девушка, а молодая ведьма. Пьяные глаза, горящие скулы, голубая бледность лица и красный рот. Что было причиной – волосы, пушистым нимбом светящиеся вокруг головы, или упавшее с плеч платье, он не думал об этом, просто сработал рефлекс. Просто нельзя было поступить как-то иначе. Он садится, наклоняется к ее лицу, чтобы шепнуть слова благодарности, и встречает горячую щеку, душистую теплоту за ухом, неровное дыхание. Наверное, именно тогда он и забыл, перестал понимать, кто перед ним.
Уже нет неудобства и стыда, нет раздражения, лишь немного волнует ощущение странного легкого зуда в губах и ладонях. Может потому, что теперь он точно знает – хорошо, что перед ним никакая не жрица любви, а вновь обретенная любимая девушка, пожелавшая творить с ним вместе иллюзию наслаждения. У нее необычная, очень белая кожа и горячее дыхание, и сводя с ума, бьется жилка на шее под его пальцами. И еще – эту девушку нужно отблагодарить за неожиданно острое удовольствие.
Уже совсем темно в комнате, удивительно, что так быстро темнеет в июле. Он не знает, сколько сейчас может быть времени. Он берет ее за плечи, поднимает с колен и падает на спину, бережно опуская на себя мягкое тепло чужого тела. Быстро переворачивается, и вот – она под ним, ждет и смотрит, внимательно и серьезно.
– Тебе понравилось? – спрашивает она.
– А тебе?
Никто из них даже не заметил звонка в дверь.
На вибрацию мобильного Вячеслав тем более не обратил внимания. И диспетчер солидного VIP-агентства оскорбленно удалил его номер из своей базы данных.
Они уснули счастливые и умиротворенные. Юлия – потому, что нашла пристанище, хотя бы временное. Вячеслав – потому, что нашел себя.
А больше всех был доволен Марк. Никогда еще он не подбирался так близко к душе ангела, как этим июльским вечером.
Глава 6. Обман
Демон, живущий внутри нее, как ни странно, утих.
И не проявлялся ни разу, по крайней мере, так ужасно и явно, как прежде. Нет, она всегда чувствовала его присутствие. Знала – монстр не оставил ее навсегда и в любой момент
