Королевский долг

— Я поставлю здесь дату. Я хочу, чтобы ты сохранил это… на всякий случай.

В тот день у нее была и еще одна причина записать свои мысли и отдать их мне на хранение. Обоснованно или нет, она боялась за свою безопасность. Она записала свои мысли, но не стала говорить мне, почему именно в тот день ей это было так важно. Думаю, она боялась, что будет выглядеть глупо, если выскажет это вслух. Поэтому, ничего не говоря, она записала то, что думала. В некотором роде таким образом она хотела «подстраховаться».

Когда она закончила, то вложила листок в конверт, запечатала его, надписала «Полу» и отдала мне. Я прочитал письмо дома на следующий день. Помню, что никаких особенных чувств оно у меня не вызвало. Не первый и не последний раз она рассказывала мне — устно или на бумаге — о такого рода опасениях. Но когда она умерла, мне вспомнилось это письмо. Теперь оно воспринималось совсем по-другому. Вот что она написала за десять месяцев до того, как погибла в Париже в автокатастрофе.

Октябрь. Я сижу у себя за столом. Мне хочется, чтобы кто-нибудь обнял меня и вдохнул в меня силы, чтобы сказал — будь сильной. Сейчас я чувствую, что моя жизнь в опасности. Думаю, [принцесса указала, в ком именно она видит угрозу] хочет подстроить автокатастрофу — сделать что-то с тормозами моей машины, чтобы принц Чарльз смог снова жениться.

Вот уже пятнадцать лет система пытается меня доканать, оказывает психологическое давление. Но я не чувствую злости, во мне нет ненависти. Я устала бороться, но я никогда не сдамся. Я сильная и, может быть, именно это не нравится моим врагам.

Спасибо тебе, Чарльз, за то, что заставил меня столько страдать, потому что благодаря твоей жестокости я получила хороший урок. Я быстро пришла в себя, но никто не знает, сколько я пролила слез. Я чуть не умерла от той боли, которую ты мне причинил, но внутри я сильная, и меня так просто не сломаешь. К тому же многие помогали мне в трудное время. Разве это не счастье, что у меня были те, кто старался укрыть меня от бед?..

Это письмо стало частью наследия принцессы, которое осталось у меня после ее смерти. Я ломал голову, что с ним делать. Представьте только, что такое письмо пишет вам тот, кого вы любите, а потом, меньше чем через год, погибает в автокатастрофе. Вы пытаетесь осмыслить все это, и объяснения приходят в голову самые разные: от простых — вроде того, что это просто совпадение, — до самых фантастических. Я надеялся, что все прояснится, когда проведут расследование о смерти принцессы — с детальным осмотром места катастрофы, с выяснением в суде событий 31 августа 1997 года. Но по какой-то необъяснимой причине в столь исключительно важном случае следствие не было назначено. Если бы разбился любой другой человек, без следствия не обошлось бы, но тут почему-то решили, что оно не нужно.

В конце лета 2003 года объявили о том, что начинается расследование обстоятельств смерти Доди Аль-Файеда. Но будет ли при этом расследоваться и смерть принцессы или нет, было неясно. Как бы там ни было, но именно отсутствие расследования обстоятельств смерти принцессы а также попытка Скотленд-Ярда опорочить меня в глазах общества, в результате которой я был отдан под суд в 2002 году, побудили меня предать огласке это письмо принцессы. Согласен, что это письмо ничего не проясняет, а только ставит новые вопросы. Но если эти вопросы приведут к тщательному расследованию смерти принцессы, это будет уже благо. Видимо, кому-то выгодно, чтобы расследование не проводилось. Тем больше причин его провести.

Глава пятнадцатая

СТУК В ДВЕРЬ

Принцесса была рада, что я стою «у штурвала ее корабля», но теперь, когда она умерла, те, кому поручили увековечивать ее память, мечтали выбросить меня за борт. Моя жизнь с 1997 по 2002 год доказала, что немногие понимали, какие отношения связывали меня с моей хозяйкой. Стало ясно, насколько неправильно все понимают эти отношения и насколько опасным может быть людское невежество.

Вся беда в том, что, когда ты входишь в чей-то закрытый, личный мир, люди со стороны не могут понять, насколько это важно. А если нарушаются обычные правила поведения, и люди не могут понять, что за этим стоит, — выдвигают самые дикие предположения. Я был дворецким, который выполнял свой долг, — ни больше ни меньше. Но в глазах многих я был дворецким, который слишком много о себе возомнил и «зарвался».

Вскоре после того как в феврале 1998 года меня назначили заниматься сбором средств и организацией мероприятий в Мемориальном фонде принцессы Дианы, стало ясно, что многим хотелось бы поставить меня на место и затолкать обратно в буфетную, где, по их мнению, мне и место.

Из тихих и закрытых для посторонних коридоров дворца я вдруг попал в Миллбэнк-Тауэр на юго-западе Лондона. Я хотел показать себя в этой новой роли и использовать средства Фонда так, чтобы принцесса могла бы мной гордиться. Фонд получал чеки от самых разных спонсоров: 2 миллиона долларов от фирмы-производителя игрушек «Тай Бини Бейбиз», 26 тысяч фунтов от «Тауэр Рекордс», несколько сот фунтов от группы молодых фермеров, живущих недалеко от Хайгроува. Я проводил благотворительные мероприятия по всей Британии, например Национальные Олимпийские Игры для инвалидов в Бирмингеме. Я встречался с представителями Мемориального комитета на Даунинг-стрит. С комитетом никаких проблем не возникало. «Борьба за власть» началась в Фонде.

Я надеялся, что мне удастся вдохнуть дух принцессы в свое дело. Я хотел, чтобы деятельность Фонда отвечала желаниям принцессы. Ведь я прекрасно знал Диану, понимал ее образ мыслей, сопровождал ее во время благотворительных миссий, вместе с ней мечтал — и записывал мысли о будущих акциях, говорил о том, чего бы ей хотелось, чем она еще хотела бы заняться.

В один из вечеров в Кенсингтонском дворце, когда мы беседовали о ее будущем, она жаловалась мне, что все ее намерения понимают превратно.

К ужасу Чарльза, я стала сильной. Я нашла цель в жизни. Она заключается в том, чтобы помогать тем, кто нуждается в помощи. Я никогда не подведу тех, кто верит в меня. Где бы я ни оказалась, я всегда буду нести свою любовь людям: и прокаженным, и больным СПИДом, и королям, и королевам, и президентам.

Я избрала свой путь, и я пойду по нему с гордостью и достоинством, с радостью даря любовь и понимание тем, кто в этом нуждается…

Я знал, в каком направлении она шла. Она говорила со мной о будущем, когда была жива, и я полагал, что должен от ее имени продолжать ту работу, которую она хотела выполнить, но не успела, что я должен приложить все усилия, чтобы деятельность Мемориального фонда была проникнута ее духом и ее идеями. Помощница принцессы Джеки Аллен и ее секретари Джейн Харрис и Джо Гринстед тоже вносили пламя подлинной верности принцессе в свою работу. Они старались понять, что можно, а чего нельзя делать от ее имени.