— А вы не догадываетесь? Дом мой, поэтому я и привез вас сюда. — Что-то промелькнуло у нее в глазах, выражение лица изменилось, и Пол поспешно произнес: — Пожалуйста, не надо беспокоиться. Здесь есть прекрасная женщина, она следит за домом, а ее муж занимается фермой, и через несколько минут она будет здесь и приготовит чай. — В его глазах промелькнуло плохо скрываемое удовольствие. — Естественно, я не привез бы вас, если бы здесь некому было исполнить столь важную в Англии обязанность по приготовлению чая.
— Почему вы не предупредили, что хотите показать мне свой дом? — тихо спросила Люси. — И почему не сказали, что у вас есть дом?
— Потому что, — Пол пожал плечами, — если следовать вашей логике, я, видимо, не вправе иметь дом. Я же официант. Сами знаете…
— И ферма тоже ваша?
— Боюсь, что да.
Люси с подозрением огляделась:
— Я знаю, вы здесь не живете… Во всяком случае, живете не постоянно… Но тогда зачем, зачем вам нужен дом, если только?.. — Ее вдруг поразила мысль, что она почти ничего о нем не знает. И еще одна весьма огорчительная мысль пришла ей в голову, отчего лицо ее застыло, хотя голос не изменился, и вопрос неловко повис в воздухе. — Если только?..
— Если я не женат? — сразу же догадался он и рассмеялся весело и радостно. — Заверяю вас: я не женат, ни с кем серьезно не связан и ни перед кем не несу никакой ответственности… К счастью!
Люси охватило полное замешательство, краска залила лицо, и она потупилась, но тут же задалась вопросом: почему он так счастлив, что его не связывают домашние узы, и почему с таким удовлетворением говорит о том, что свободен?
— Так что теперь, когда вы знаете, что вам не грозит ни малейшей опасности столкнуться с моей женой или с моей замечательной миссис Майлс, может быть, вы сделаете несколько шагов и присядете?
Он открыл расположенную справа дверь, и Люси увидела комнату, такую красивую, что не удержалась от восхищенного восклицания и почувствовала, что неловкость начинает проходить.
Скоро она сидела в углу глубокого и очень уютного честерфилдского дивана, а Эйвори носком ботинка ворошил поленья в большом кирпичном камине. Она продолжала испытывать смущение, и ее щеки пылали. Люси понимала, что выдала себя еще более явно, чем прежде, когда расспрашивала о его жизни. А Пол, глядя на нее с мерцавшей в глазах легкой улыбкой, тихо заговорил, но его слова вовсе не помогли ей справиться со смущением.
— Не глупите, дорогая. Вполне естественно, что такая молодая девушка, как вы, не станет связывать себя с человеком, который, мягко говоря, имеет какие-то обязательства перед кем-то другим. И я совершенно уверен, что ваша госпожа, графиня, отнеслась бы к этому весьма неодобрительно. Так что не считайте, будто, задавая вполне естественные вопросы, вы, не спросясь, суете нос в мои личные дела.
Люси подняла голову, лицо ее горело, но глаза печально улыбались.
— Не думаю, что графиня отнесется одобрительно и к тому, что я приехала сюда с вами, — проговорил она.
— Совершенно справедливо, — согласился он, прислонившись плечом к широкой каминной полке и глядя на Люси с добродушной насмешкой. — Для нее вы всего лишь компаньонка, но у меня сложилось впечатление, что ее интересует ваше будущее.
Он оторвался от каминной полки, пересек комнату и подошел к стоявшему в углу роялю.
— Вы играете, Люси? — спросил он.
— Не настолько хорошо, — покачала головой Люси, — чтобы сесть за рояль в вашем присутствии. Долго вы меня слушать не сможете.
— Тогда я вам поиграю. Можно? — И не дожидаясь ответа, Пол сел к роялю и пробежал пальцами по клавишам.
Еще до того, как он начал играть, Люси поняла, что получит ни с чем не сравнимое удовольствие. Едва зазвучали первые аккорды, он целиком ушел в музыку, не замечая ничего вокруг, сразу стал другим человеком. Ведь когда он с осторожной легкостью вел машину, ничто не ускользало от его внимания. А сейчас его темные глаза сделались еще темнее, еще бездоннее, и вот уже вся комната наполнилась волшебными звуками. Дрожь пробежала по стройной спине Люси, и она, зачарованная, откинулась на спинку дивана, а Эйвори, казалось, забыл о своей гостье. Он играл уже несколько минут, и Люси словно перестала для него существовать — такое отрешенное было у него лицо, лицо человека, полностью ушедшего в себя.
И глядя на него, на это сосредоточенное, замкнутое лицо, Люси поняла: сейчас для него наступила минута, когда он может убежать от действительности… Он погрузился в свои ощущения и наслаждается ими, ему эта музыка доставляет большее удовольствие, чем ей. И вообще он играет для себя, а не для нее. И Бетховен, Шопен, Лист просто помогают ему отвлечься от повседневной жизни. И пока Люси восхищалась его игрой, понимая, что он не просто прекрасный пианист, а вполне достоин выступать на концертах и далеко превосходит даже этот уровень, его пальцы любовно ласкали клавиши рояля, а рояль в ответ открывал ему сердце и душу.
Люси саму поразила эта пришедшая ей вдруг в голову мысль: что Пол влюблен в рояль, а рояль платит ему взаимностью. Она вздрогнула, очнулась, оторвала взгляд от смуглого, властного, строгого лица Пола и стала осматривать комнату. Сейчас она воспринимала ее уже иначе, не так, как в первый момент. Ей хотелось разглядеть все подробно; все, что здесь находится, каждая деталь могла поведать ей что-нибудь новое о Поле.
Музыка продолжала звучать, но ключом к тайне хозяина была именно комната… Она могла рассказать о его вкусах. Ему, например, нравится белая мебель, и в этой красивой, длинной, с низким потолком комнате с зарешеченными окнами стояло несколько элегантных образцов такой мебели; пол устлан прекрасными коврами, на стенах — репродукции с изображением цветов, а может быть, это оригиналы? В шкафах хранился тончайший китайский фарфор. Люси вспомнила их разговор в машине о стекле и подумала, что Эйвори, по-видимому, коллекционирует и фарфор тоже.
Вдруг ей на глаза попалась фотография в узкой серебряной рамке, стоявшая в центре небольшого письменного стола; рамка и сама привлекла бы ее внимание, так как это было настоящее произведение искусства, но, взглянув на фотографию, Люси испытала такое потрясение, будто получила удар под ложечку.
Она понимала, что, естественно, у Пола Эйвори, который имел возможность так тратить деньги, не могло не быть знакомых женщин… Но девушка на фотографии отличалась такой поразительной красотой, что, глядя на нее, Люси испытывала почти настоящую боль. С фотографии на нее смотрели большие насмешливые глаза, и уголки восхитительного рта были дразняще приподняты.
Раздался тихий стук в дверь. Эйвори с последним резким аккордом вернулся к действительности и с виноватой улыбкой взглянул на Люси.
— Войдите! — крикнул он, и в комнату вошла женщина в белоснежном фартуке, неся поднос с чаем.
Она поставила поднос на маленький столик возле Люси, приветливо, но смущенно улыбнулась ей (вернувшись домой, Люси гадала, что в ней такого, что в ее присутствии люди чувствуют себя смущенными), потом радостно, но еще более смущенно улыбнулась Полу Эйвори.
