появился в церкви и не заявил протест против заключения брака.
Прошли годы, и у Венди родилась дочка. Это слово нужно было бы вывести не чернилами, а золотой краской.
Её назвали Джейн. У неё всегда был немножко удивлённый вид, будто с той самой минуты, как она появилась на свет, на языке у неё вертелись всякие вопросы. Когда же она подросла и научилась говорить, она засыпала всех вопросами, главным образом про Питера Пэна! Она очень любила слушать рассказы о Питере, и Венди рассказывала ей всё, что могла припомнить о нём, сидя в той самой детской, из которой когда-то они улетели. Сейчас это была детская Джейн. Её отец купил её из трёх процентов у мистера Дарлинга, который разлюбил лестницы. Миссис Дарлинг давно умерла и была позабыта.
В детской теперь стояли только две кровати: на одной спала Джейн, а на другой — няня. Конуры в детской не было, потому что и Нэна скончалась. Она умерла от старости. В последние дни ладить с ней было нелегко: она твёрдо верила в то, что она одна знает, как надо воспитывать детей, а все другие ничего в этом не смыслят.
Раз в неделю няня маленькой Джейн уходила вечером погулять, и тогда Венди сама укладывала Джейн. Вот тут-то и начинались рассказы. Джейн накрывалась с головой простынёй, притягивала к себе Венди и шептала в темноте:
— А сейчас что мы видим?
— Я ничего сегодня не вижу, — говорит Венди.
Ей всё кажется, что, если бы их услышала Нэна, она бы сказала, что сейчас не время для разговоров.
— Нет, видишь, — говорит Джейн. — Ты видишь, как ты была маленькая.
— Это было так давно, золотце! — отвечает Венди. — Ах, как летит время!
— А как оно летит? — спрашивает хитрушка Джейн. — Как ты, когда ты была маленькая?
— Как я? Знаешь, Джейн, иногда мне кажется, что я вовсе и не умела летать.
— Нет, умела!
— Ах, как это было чудесно, когда я летала!
— А почему ты теперь не летаешь, мама?
— Потому что я выросла, милая. Взрослые летать не умеют.
— Почему?
— Потому что летать может только тот, кто весел, бесхитростен и бессердечен. А взрослые уже не такие.
— А что это значит: „весел, бесхитростен и бессердечен“? Я тоже хочу быть весёлой, бесхитростной и бессердечной.
А иногда Венди говорит дочке, что видит что-то в темноте.
— По-моему, — говорит она, — я вижу нашу детскую.
— Да, — говорит Джейн. — А ещё что?
И начинается рассказ о том незабываемом вечере, когда Питер прилетел за своей тенью.
— И знаешь, какой он был глупый! — рассказывает Венди. — Он хотел прилепить её мылом, а когда ему это не удалось, он заплакал. Тут я проснулась и пришила ему его тень.
— Ты пропустила, — говорит Джейн, которая знает эту сказку не хуже матери. — Когда ты увидела, что он сидит на полу и плачет, что ты ему сказала?
— Я села в постели и спросила: „Мальчик, почему вы плачете?“
— Да, верно, — соглашается Джейн и удовлетворённо вздыхает.
— А потом мы улетели с ним на Нигдешний остров. Там были феи, и пираты, и краснокожие, и Залив Русалок, и подземный дом, и домик на земле.
— А тебе что больше всего нравилось?
— Пожалуй, подземный дом.
— И мне тоже. А что тебе Питер сказал на прощание?
— Он сказал мне: „Жди меня всегда, и как-нибудь ночью ты услышишь мой петушиный крик“.
— Да!
— Но увы! Он обо мне забыл.
Венди произносит эти слова с улыбкой. Теперь ты понимаешь, до чего она взрослая?
— А как он кричал по-петушиному? — спросила однажды вечером Джейн.
— Вот так!
И Венди попробовала закричать по-петушиному, как Питер.
— Нет, не так, — сказала серьёзно Джейн, — а вот как!
И она закричала по-петушиному, да так похоже, что Венди вздрогнула.
— Золотце, а ты откуда знаешь?
— Я часто слышу его во сне, — ответила Джейн.
— Ну да, конечно! Многие девочки слышат его во сне, но я одна слышала его наяву.
— Счастливица! — сказала Джейн.
Но однажды ночью случилось непоправимое. Была весна. Венди, как всегда, рассказала дочке сказку, и та уснула в своей кроватке. Венди сидела на полу, у самого камина, склонившись к огню, чтобы лучше было видно, — она штопала, а другого света в детской не было. И вдруг она услышала петушиный крик. Окно распахнулось, как когда-то, и в комнату влетел Питер Пэн.
Он совсем не изменился, и Венди туг же заметила, что зубы у него все, как один, молочные.
Он как был, так и остался мальчиком, а она стала взрослой. Она сидела пригнувшись у камина и боялась шевельнуться. Она чувствовала себя виноватой, но что ей было делать? Большая, взрослая женщина!
— Здравствуй, Венди, — сказал он, не замечая перемены, потому что думал он, как всегда, в основном о себе. К тому же в темноте её белое платье можно было принять за ночную рубашку, в которой он увидел её впервые.
— Здравствуй, Питер, — ответила она тихо, стараясь сжаться в комочек. А в глубине её души раздался голос: „Отпусти меня, женщина, отпусти!“
— Послушай, а где же Джон? — спросил он, заметив вдруг, что в детской всего две кровати.
— Джона сейчас здесь нет, — пролепетала она.
— Майкл спит? — спросил он, мельком взглянув на Джейн.
— Да, — ответила Венди. И в ту же минуту почувствовала, что изменяет не только Питеру, но и Джейн. — Это не Майкл, — добавила она быстро, словно стремясь уйти от наказания.
Питер вгляделся внимательнее.
— Послушай, тут что-то новенькое?
— Да.
— Мальчик или девочка?
— Девочка.
Теперь-то он должен понять. Ничуть не бывало!
— Питер, — сказала Венди, запинаясь, — ты хочешь, чтобы я полетела с тобой?
— Конечно! За этим я сюда и прилетел. — И он строго добавил: — Ты что, забыла, что сейчас весна? Пора делать весеннюю уборку.
