тащишь из-за сучки своей черномазой, - вот что имелось в виду.
- И часто филантропией такой занимаешься? - спрашивает.
- Почему филантропией, некоторые натурой платят, - весело ему сообщаю. - Только натуры-то мне не так уж много требуется.
- Шел бы ты, Тоди…
- А что тут такого? - смеюсь. - Ты против, если я от теории к практике перейду?
- Ничего не против, делай что хочешь, - говорит. - Так я и знал, что этим все кончится.
- Послушай, Гаррисон, ты же знал, никакой я не девственник, и Джейн знала. Ты что же думаешь, я тридцать два года на крылышках пропорхал?
Только ничего они не думали, слово в слово верили всему, что я им объявлю. Вижу, у Гаррисона просто челюсть отвисла. И аппетита ни следа.
- Да что ты так всерьез ко всему относишься? - пытаюсь его ободрить. - Все, что мы делаем, смешно, с какой стороны ни посмотри. - И сам смеюсь, со мной это всегда бывает, как вспомню тот случай у меня в комнате, когда мне семнадцать было.
- Над дружбой смеяться нельзя, - говорит Гаррисон этак с чувством. - Не понимаю, зачем тебе понадобилось мне и Джейн больно сделать.
- Ну, допустим, смеяться над дружбой нельзя, хотя, по-моему, можно, - говорю, - только одно тебе скажу точно: дружба - это иллюзия, не больше.
- Никакая не иллюзия, - Гаррисон говорит. И вроде как чуть не плачет - так забавно было, здоровенный с виду, а сейчас нюни распустит. - Зря ты нас обидел. Плохого мы тебе не делали. Ладно, я не сержусь. Только зря.
- Чепуха, - говорю. - Ничего такого я не сказал.
- Так, значит, по-твоему, любовь тоже смешное чувство? - спрашивает Гаррисон.
- Все на свете смешно.
- А зачем ты врал, что тогда у тебя в первый раз было? Ляпаешь ни с того ни с сего.
- Да затем, что вам очень хотелось такое от меня услышать, еще как понравилось, я же видел, - говорю.
Гаррисон так и повалился грудью на стол. Похоже, совсем обессилел от этого разговора.
- Не любишь ты нас, - говорит и рукой машет.
- Возьми себя в руки, стыд-то какой! - говорю. - Да не все ли равно, сам подумай. Ну притворялся я, понятное дело, так это вы же хотели, чтобы я перед вами дурака валял. А сказал бы я Джени, как оно на самом-то деле, ей же неприятно бы стало, разве нет? Для тебя ведь и старался.
- Черта с два ты для меня старался, - бурчит Гаррисон, и до того я его из себя вывел, что встает да из ресторана выходит. Даже заплатить не захотел.
Был вторник, стало быть, по всей вероятности, Джейн уже у меня в номере, ждет, когда я явлюсь, чтобы прилечь. А я не спешил, прошелся по Длинной верфи, только потом к гостинице повернул, - у Гаррисона времени достаточно было, чтобы ее из моих когтей вырвать. Прихожу - в номере никого, но как будто запах ее еще витает в воздухе. Впрочем, может быть, одно мое воображение. Повздыхал я, прилег и впервые с того августовского полдня соснул всласть. А в общем-то жаль, что так вышло. Мэки люди приятные, не хочется думать, что им сегодня выпал скверный день.
IV. КАПИТАН ПРИЗНАЕТСЯ
Так на чем это мы остановились? Я вроде бы еще не объяснил, каким образом Джейн опять оказалась в моей постели к июню 1937 года, или объяснил? Ладно, потом доскажу, и то уж сколько вон страниц от сюжета ни на шаг не отступаю. Хотя, с другой стороны, перечитываю и вижу: для того все мои отступления и были затеяны, чтобы рассказать, почему я не способен на великую любовь к людям, а уж во всяком случае, если ее надо всерьез демонстрировать. А вот этого я и не объяснил пока что. О Господи! Под конец, боюсь, книжка у меня в сплошные объяснения превратится, я ведь все обещаю да откладываю. Ну, нечего делать, оставим это пока, и без того капитан Осборн своей порции заждался, Я как налил ему, так все и держу стакан в руках, он таким манером как бы не помер от старости да от жажды.
Подумал об этом и поскорее на цыпочках, чтобы Джейн не пробудить от дремы, в коридор вышел, ставлю виски перед старым греховодником, он тут же залпом его и проглотил да залопотал, залопотал, слюной так и брызжет.
- Ой, спасибо, сынок, спасибо. - И стакан на стол ставит. А лицо уже нормальный цвет приняло. - Ты вроде на улицу собрался, ну так и меня отбуксируй, ладно?
Мистер Хекер холодно на нас все это время посматривал. Что-то он сегодня нервничал больше обычного и особенно сосредоточенный был - клянусь, не сейчас придумал, а тогда же мне показалось, что по каким-то причинам этот день - 21 июня или там 22-е - и для него был таким же значительным, как для меня.
- Мне прямо сейчас идти надо, капитан, - сказал я. Капитан Осборн кряхтя поднялся и поковылял ко мне за руку уцепиться, чтобы я его свел вниз.
- В город нынче не собираетесь, мистер Хекер? - спрашиваю.
- Да нет, дорогой мой, - вздохнул мистер Хекер. Похоже, хотел что-то добавить, очень даже хотел, просто на языке вертелось. Бросил он на меня взгляд ужасно встревоженный, чуть не паника в нем читалась, я помню. Помедлил я минуту-другую, может, выскажется. - Нет, не пойду, - говорит мистер Хекер, на этот раз уже спокойно, и к себе в комнату направляется.
Мы с капитаном потихоньку спускались вниз. Я старался предварительно ощупать носком каждую ступеньку, еще не хватало, чтобы из-за какой-нибудь глупости пошел насмарку этот необыкновенный день, когда открылся новый и окончательный ответ, - о Господи, да как же я столько лет до него додуматься не мог!
Впрочем, какой там из меня мыслитель, отродясь я им не был. Мысли у меня всегда появляются, когда все уже произошло, окрашиваясь обстоятельствами, в каких это произошло, а не наоборот, как надо бы.
'Ступень девятая, - считал я про себя. - Прекрасная ступень, верно? А теперь ступень десятая, если спускаться, а когда поднимаешься - восемнадцатая. Прелесть какая! Ну теперь, стало быть, будет одиннадцатая вниз, а вверх семнадцатая…' - И прочее в том же духе. Времени для подсчетов, доставляющих столько удовольствия, было у меня предостаточно, капитан еле тащился. Ну я и не упустил случая удовольствие себе доставить.
На ступени семнадцатой по счету вниз, а если вверх, то одиннадцатой, капитан Осборн так и повис у меня на руке и говорит, хихикая:
- Ночка-то славная у тебя выдалась, а, Тоди?
Я на него смотрю, посмеиваясь, словно изумлен до предела:
- Вы о чем это?
А капитан фыркает:
- Уж думаешь, совсем ослеп, нюх, думаешь, у старого пса пропал напрочь? - И локтем меня подталкивает, и подмигивает лукаво.
