например, или честность, или там власть, любовь, образованность, мудрость, даже жизнь - все это не само по себе ценно, а ценно лишь в связи с какими-то целями, это я знал, но не мог обобщить, подняться над специфичным. Но выясняется, что вот это не самоценно и то, а еще и вот то тоже, и вдруг приходит понимание общей истины: ничто, да, ничто не самоценно, ибо всему ценность только придается, приписывается извне - нами, людьми.
Не скрою, это открытие заставило меня испытать дрожь волнения, при всей моей сдержанности. Что без конца повторять: никакой я не философ. То есть все, что в строгом смысле является философией, мне совсем не по вкусу. Никаких сомнений (я потом в этом удостоверился), что и до меня кто-то уже пришел к таким же заключениям, но я-то ничего такого прежде не думал и поэтому впал в восторг, словно ребенок, которого выпустили на улицу, забыв напомнить, когда он должен вернуться, вот он теперь и преисполнен презрения пополам со снисходительностью к сидящим в доме. Итак,
Ну, к примеру, вот проснулся я нынче утром, зная, что сегодня покончу с собой (вывод, подтверждающий справедливость того марксистского тезиса), и день прошел едва наполовину, а у меня уже есть предпосылки, со всех сторон они на меня сыплются, и все до единой философски оправдывают то, что было сугубо личным моим решением. Да, неплохо, неплохо мысль работает. Ладно, пока что ограничимся установлением первой предпосылки: ничто не самоценно.
Друг-читатель, если ты тоже не философ, настройся благоразумно и расположись поудобнее, чтобы эту предпосылку усвоить, - уж наверняка кое у кого она в глотке застрянет. А если ты усвоишь ее и сумеешь переварить, чего более от тебя требовать в этой главе - да и от меня тоже.
XX. СИМФОНИЯ РЕЧНЫХ ГУДКОВ
Проза моя хромает, бедная, на обе ноги - о стилистических приемах понятия у меня самые смутные. И тем не менее надо начать эту главу на два голоса, поскольку тут требуется два введения, даваемые одновременно.
В общем-то нетрудно, правда? - читать две колонки сразу? Начну излагать одно и то же на два голоса, вот так, пока не освоитесь, а потом постепенно эти голоса разделю, но вы уже привыкнете слышать и тот и другой, не смешивая.
(*Далее текст идет в две колонки
Готовы? Так вот, когда я вошел к себе в контору, часы на башне муниципалитета как раз били два, и, словно то был сигнал, тут же с реки донесся сиплый гудок: надо думать, 'Оригинальная и Неподражаемая Плавучая Опера Адама' проходит в этот момент маяк на Хэмбрукс-бар и по каналу пойдет затем к звуковому бую и дальше к Длинной верфи. В тысячный раз заставили меня покраснеть неуклюжие эти и смешные совпадения: ведь вышло так, что только я вытащил папку с почти законченным текстом иска, где речь шла о небольшом повреждении ступни, причиненном самому, думаю, богатому человеку в Кембридже - он еще тысяч на пятнадцать разбогатеет, если моего клиента ожидает проигрыш, - и вдруг с баржи этой доносится наигрываемая на свистульке мелодия песенки 'Ах, шлепанцы, ногам отрада!' - а еще через несколько минут, когда я размышлял, откуда же клиент мой наскребет эти пятнадцать тысяч, свистулечка давай выводить: 'Прячься, милый, поскорей, смотри, инспектор на дворе'.
Да что там, довольно того, что напомнила о себе 'Оригинальная и Неподражаемая Плавучая Опера Адама' - до чего топорная многозначительность в этом названии! - и как раз в ту минуту, когда на столе передо мной лежало необычайное дело 'Мортон против Батлера', какая вам еще нужна ирония, ведь юстиция в не лучшие свои минуты - это такая, доложу, плавучая опера, что и свет не видел, а уж столь скверных минут юстиция, пожалуй, и не знала, пока не погрязла - да нет, захлебнулась, задохлась, бесславно скончалась, столкнувшись с тяжбой 'Мортон против Батлера'. Гамлет поминает 'судей медливость' как одну из причин, способных довести до самоубийства. Вы со штирборта уж заметили, что я гамлетовский перечень отвергаю, а что причин для самоубийства тут не видели ни Мортон, ни Батлер, доказывается фактом их нахождения по сю пору среди живых. Позвольте мне вас познакомить с этим делом, хотя получается лишняя страница в судовом журнале моего рассказа.
В общем-то нетрудно, правда? - читать две колонки сразу. Начну излагать одно и то же на два два голоса, вот так, пока не освоитесь, а потом постепенно эти голоса разведу, и уже вам нетрудно будет следовать за мыслями, которые и тот и другой сообщают одновременно, но не путаясь.
(*вторая колонка
Готовы? Так вот, вы помните, что в главе перед предыдущей я доказывал мистеру Хекеру, что каждый, кто желает устроить свою жизнь в согласии с требованиями разума, сначала должен для себя решить гамлетовский вопрос - вопрос о самоубийстве. Надо еще добавить, что тот, кто хотел бы заслужить мое уважение, должен обосновать свой выбор в пользу существования более доказательно, чем делает Гамлет, толкуя про то, что 'трусами нас делает раздумье' и что выбор самоубийства означает лишь одно: неизвестному нам злу мы отдаем предпочтение перед известным. Гамлетовская мысль (подобно возражениям Монтеня против идеи государственных переворотов) - продукт не разума, а страха, что, впрочем, признает сам Принц. С другой стороны, если предпочтение отдано смерти, уж прошу вас, постарайтесь аргументировать этот выбор солиднее, чем делает Гамлет со своими 'пращами и стрелами яростной судьбы',- это такая же трусость, как опасения, что кошмары будут преследовать и в могиле. Не сочтите, что я безоговорочно склоняю вас к самоубийству: я только утверждаю, что желающие жить согласно требованиям разума должны представить аргументы, побудившие их отвергнуть добровольную смерть. Разумное требование, да?
Но для меня ничье самоубийство не может быть оправдано неудачным течением дел, хотя бы и отцовское самоубийство. Больше скажу, из-за того, что, на мой взгляд, не было у него серьезных причин вешаться, я и стал циником, его похоронив, хотя, конечно, семена цинизма еще раньше в меня заронены были. Просто количество перешло в качество, реальность мою философию довершила и подправила.
Но прежде чем рассказывать в подробностях, как я пережил смерть отца, и о небольшом эпизоде, сразу за нею случившемся, хочу очень кратко ознакомить с делом, которому были посвящены рабочие часы, последние, как я предполагал, часы моей адвокатской практики. Во-первых, надо вас познакомить с полковником Генри Мортоном, который сыграл некоторую роль в только что упомянутом эпизоде, а кроме того, у вас не
