перепуганные лошади, бились в истерике дети, а Тамбурист с Цимбалистом попрятались за спины других 'Эфиопов'. Капитан Адам, водрузясь на подставку, с улыбкой олимпийца оглядывал свое стадо - и я тоже улыбнулся: бесстрастно, чувствуя себя еще более всемогущим на Олимпе.
Как гигантский черный удав, Берли Джо вытянулся, встав на цыпочки и вытянув руки перед собой. Шипенье достигло своего пика и рев оркестра тоже, в обеих кулисах что-то сверкнуло, грохнул взрыв, и сцена тут же заволоклась густым белым дымом.
На какую-то секунду все онемели, потом свалилась в обморок Эвелин Мортон, сидевшая в первом ряду, - полковник подхватил ее, когда она падала на пол. И тут профессор Эйзен пустил новую мелодию - 'Люси Лонг'; дым стал развеиваться, на авансцену, смеясь и пританцовывая, выбежали один за другим 'Эфиопы' - Тамбурист и Цимбалист, и Берли Джо (он раскланивался), и еще двое с гитарами. За ними вышел капитан Адам (тоже раскланиваясь), а потом и Сладкая Салли Старбек, и мисс Клара Маллой, расточающая воздушные поцелуи и лучистые взгляды. Публика хохотала, все старались перекричать друг друга. Мужья нежно обнимали жен, жены ласкали детей, все словно заново родились.
'Люси Лонг'. Ах, эта 'Люси Лонг'! Обещанный нам грандиозный-парад, как выяснилось, представлял собой всего лишь выполненный по добрым старым образцам прощальный проход, когда все они благодарят публику - тамбуристы, цимбалисты, гитаристы и те, с банджо. 'Эфиопы' приплясывали, Что-то горланили, кувыркались, прыгали друг через друга. 'Люси Лонг' отзвучала, тут же сменившись 'Виргинией, милой Виргинией', и все быстрее носились по сцене 'Эфиопы', пока под опускающийся занавес не начали один за другим грохаться на настил, как в припадке. Цимбалы тарахтели во всю мощь, артисты отвешивали низкие поклоны, Тамбурист с Цимбалистом свалились в оркестр, и под неистовые наши овации закрылся занавес 'Оригинальной и Неподражаемой Плавучей Оперы'.
XXVIII. В СКОБКАХ
Если вы с самого начала не почувствовали, что драматическое окончание моей 'Плавучей оперы' исключено, значит, продолжает действовать висящее надо мной проклятие неполного понимания. Можете что угодно говорить о формальных требованиях к построению рассказа, но ведь я же про свою оперу вам повествую и выведу вас из театра в полной сохранности, как и входили. Да и вообще мне эти громкие, эффектные концовки в духе Берли Джо не по вкусу.
Ну, словом, помог я капитану Осборну подняться (он все еще не отошел от возбуждения, вызванного в нем гонкой пароходов) и выбраться из толпы. Слов нет, оставалась опасность, что театр взлетит на воздух, газ-то там, во внутренних помещениях, все накапливался, а на кораблях он растекается особенно быстро, - но я склонялся к мысли, что либо сработала неведомая система вентиляции (уверял же капитан Адам, что с 'Оперой' ничего случиться не может), либо забрел на камбуз кто-то из экипажа, и весь мой план полетел к чертям. Надо ли пояснять, что ни особого облегчения, ни разочарования я не испытывал? Это как в суде, когда городишь, городишь преграды, а закон единым махом их все сметает; вот и сейчас я просто отметил про себя, что, вопреки моим намерениям, шестьсот девяносто земляков, а также я сам остались живы и целы.
Спросите: а что же я, когда эта попытка провалилась, не прыгнул с трапа в Чоптенк - только и всего, и там уж никакой салажонок не помешает? А то, что начал я понимать: все, пройден уже тот самый миг, едва уловимый, но единственный. Спрашивал я себя, хоть и знал, что не будет мне ясного ответа: 'Отчего бы в реку не кинуться?' - как вот нынче днем себя спрашивал: 'Отчего 'Плавучую оперу' не взорвать?' Но теперь тут же слышалось словно бы мимоходом сказанное: 'А зачем, если подумать?' Это я про тот упущенный миг говорю. Не отдавал я себе отчета, когда да как его прошляпил, только вышло в точности как на той темной улочке в Балтиморе, которая меня, ничего воспринимать не способного, вытолкнула на Моньюмент-стрит, - и сейчас тоже вдруг открылась передо мной какая-то нежданная перспектива, хотя пока что я только стоял да глазами хлопал.
В толпе у трапа мы столкнулись с Гаррисоном, Джейн и Джинни.
- Понравилось тебе? - Гаррисон спрашивает, а сам от смеха еле на ногах удерживается. - Вот что народу надо, ты погляди, все в восторге.
- Я тоже, - говорю.
- Ну, в общем-то, и правда славно было, не спорю, - хохотнул Гаррисон. - Все эти жуткие шуточки, смешно, хоть избито. Джинни уж так смеялась, видишь, совсем ее сморило. - И кивнул на девочку, спящим ангелочком пристроившуюся у него на руках.
- Домой ее поскорее надо, - беспечно заметила Джейн. Похоже, и ее, и Гаррисона несколько смущало присутствие капитана Осборна, хотя капитан терялся в ее обществе еще больше. - Спокойной ночи, Тоди! - улыбнулась она приветливо, но без всякой нежности. - Увидимся на днях.
- Само собой, - поспешил с ней согласиться Гаррисон, отступая к трапу.
- Конечно увидимся, - сказал я приветливо, но без всякой нежности, и мы расстались. С того вечера я три раза видел Гаррисона при разных обстоятельствах, а с Джейн говорил только раз, на вечеринке в 1938 году, когда апелляционный суд Мэриленда окончательно решил дело в пользу Гаррисона (чье присутствие на разбирательстве было необязательно: я изложил наши доводы, он прислал в фирму чек на 50 000 долларов, - передал его вице- президент маринадного треста), с Джинни же, прелестной моей Джинни, которой теперь двадцать один год, и она всем кружит головы в Ракстоне и на острове Гибсона, я вообще больше не виделся, хотя время от времени читаю про нее в балтиморской 'Сан', в колонке светской жизни. Полтора года Мэки провели в Амальфи, Канне и Биаррице, а по возвращении обосновались неподалеку от Балтимора, так что ничего удивительного, что мы почти друг с другом не пересекаемся.
Доковыляли мы с капитаном Осборном до Главной улицы, потом до гостиницы, где и простились в холле.
- Ты вот что, Тоди, - подмигнул он мне. - Загляни-ка на минуточку ко мне, сюрприз для тебя есть.
Я последовал за ним в его номер, где, ухмыляясь от уха до уха, он мне презентовал большую бутылку 'Южной неги'.
- Держи, это твоя.
- Ну зачем вы? - И, отвинтив пробку, я понюхал: замечательный аромат.
- Так я ж тебе должен, - сказал он, краснея. - Забыл, что ли, утром-то про что говорили, ну вот, все как условлено было.
- Так давайте сейчас и разопьем, - ответил я. - Давайте, самое времечко сейчас, представление-то кончилось, больше не будет.
- Да пес с ним, по мне, так и не надо, - пробурчал капитан Осборн.
- Может, Мальчишечку позовем? - предложил я. - Схожу к Хекеру в номер, ладно?
Я поднялся на самый верх, где была крохотная спаленка мистера Хекера, постучал, но, хотя из-под двери мерцал свет, отклика не последовало.
- Мистер Хекер, позвольте? - И дернул за ручку, не веря, что в половине одиннадцатого человек его возраста да с таким характером уже уляжется спать или, наоборот, выйдет подышать воздухом.
