оставил никаких следов. Не было никаких улик, кроме пуль, извлеченных из тела Джонни Мака. Пули тридцатого калибра весом по сто восемьдесят граммов каждая, согласно баллистической экспертизе, были выпущены из «Ремингтона-700» со скользящим затвором. Излюбленного оружия алабамских охотников на оленей. Томас Бедлоу заметил, что стрелок, видимо, был опытным, раз так быстро произвел два выстрела. А в городе половина мужчин были заядлыми охотниками, что не особенно сужало сферу поисков.
В течение двух недель после возвращения из больницы Лейн окружала Джонни Мака нежной, любовной заботой, Лилли Мэй баловала его, как ребенка. Но стараться угодить человеку, привыкшему к деятельной жизни и внезапно обреченному на бездеятельность, было все равно, что пытаться приручить дикого зверя. Джонни Мак недовольно ворчал, жаловался, зачастую даже рычал от ярости. Лейн понимала, что в значительной мере он расстраивается из-за нее — потому что не добился своей цели, не избавил ее от предстоящего суда за убийство, которого она не совершала.
Разумеется, все были обеспокоены из-за Уилла, озабочены его решимостью вспомнить все, что произошло в день гибели Кента. Пока Джонни Мак был в больнице, мальчик прошел три сеанса гипноза, но все три попытки не смогли помочь ему восстановить эти события в памяти. Доктор Эйджи предложила устроить перерыв. Сказала, что Уилл слишком уж напрягается. Лейн понимала почему. Сын не только стремился спасти ее, но и считал, что если вспомнит, кто прятался в кустах в день смерти Кента, они найдут не только его убийцу, но и человека, стрелявшего в Джонни Мака.
Нет худа без добра — Уилл стал проводить больше времени с раненым отцом, и с каждым днем они все теснее сближались. Лишь накануне, проходя мимо комнаты Джонни Мака, где отец с сыном играли в шахматы, Лейн услышала, как Уилл сказал: «Я рад, что мой отец ты, а не Кент». Пошла прямиком в ванную и расплакалась.
В довершение всего сексуальное влечение между ней и Джонни Маком нисколько не ослабло из-за того, что он еще не поправился после операции. Она полагала, что ее настроение улучшилось бы, если бы он смог высвободить часть накопленной энергии. Знала наверняка, что если бы занялась с ним любовью и заснула в его объятиях, то наконец получила бы отдых, в котором очень нуждалась.
— Сейчас самое время, — пробормотала Лейн себе, соскочив с кровати и роясь в чулане в поисках подходящей одежды. Что надеть женщине для соблазна? Ага! Вот то, что нужно, — легкий халат из шелка золотистого цвета. Она купила его случайно — понравились цвет и мягкость ткани. Но ни разу не надевала. Не было подходящего повода. И вот он появился.
Лейн торопливо сняла хлопчатобумажные брюки и блузку, потом белье и влезла в халат. Туго подпоясавшись, вышла из комнаты и пошла по коридору. Хотя Джонни Мак был в состоянии подниматься, врач настаивал, чтобы он побольше лежал, поэтому по утрам он зачастую оставался в своей комнате часов до десяти, а то и дольше. Лейн открыла дверь и заглянула в комнату. Ставни были закрыты, и в комнате царил полумрак. В пробивающихся сквозь щели тонких лучах света плавали пылинки.
Джонни Мак, одетый лишь в старые, выцветшие джинсы, растянулся на кровати поверх скомканных желто-коричневых простыней и полосатого покрывала. Лежал он на животе, закрыв глаза, дыхание его было спокойным, ровным.
Лейн осторожно вошла, ожидая при каждом шаге, что Джонни Мак откроет глаза. Но он не открывал. Чем ближе она подходила к кровати, тем чаще у нее билось сердце. Она чувствовала себя бесцеремонной особой сомнительного поведения. Попытки соблазна были для нее совершенно нехарактерны. Но то была прежняя Лейн, та Лейн, что похоронила свои плотские желания много лет назад. А теперь она новая Лейн, любовница Джонни Мака.
Встав у кровати, Лейн стала разглядывать этого великолепного мужчину от макушки до пят. Мощные плечи. Широкая спина, подпорченная лишь заживающим шрамом, который оставил хирург, извлекая едва не убившую его пулю. Большие, мускулистые руки. Узкие бедра. Тугие ягодицы. И длинные-длинные ноги. Кожа его была смуглой от природы, но за последние дни, проведенные на солнце возле пруда, она приобрела бронзовый цвет.
Красавец. Некогда он был красивым парнем, но красота его была, как говорится, только внешней. Он был буйным, необузданным молодым человеком, преисполненным гнева, ярости, желания набрасываться с кулаками на всех окружающих. Совершал в прошлом почти непростительные вещи. Но она неизменно прощала его. Потому что любила со всем глупым пылом юности. То, что он был скверным городским парнем, лишь прибавляло ему привлекательности. Повзрослев, она поняла, что женщины обычно тянутся к повесам, негодникам, буянам. К мужчинам, которые бьют себя в грудь и говорят во всю силу легких. Как правило, из них получаются незабываемые любовники, но плохие мужья.
Лейн подошла к кровати и занесла руки над спиной Джонни Мака. Посмеет ли она коснуться его, разбудить спящего зверя?
Джонни Мак оставался Джонни Маком и вместе с тем стал совершенно другим человеком. Внешняя красота проникла внутрь. Этот замечательный мужчина, лежащий перед ней, был так же прекрасен душевно, как и физически. Став зрелым, он превратился в утонченного мужчину, в благопристойного человека. Хотя в его характере отчасти сохранилась необузданность, неисправимым он уже не был.
Когда Лейн нагнулась пониже, Джонни Мак перевернулся, схватил ее и повалил на постель рядом с собой. Напуганная этим молниеносным маневром, она вскрикнула. Прижав ей руки над головой, он сел верхом на ее бедра.
— Я думала, ты спишь, — сказала она с одышкой, глядя в его черные глаза.
— А я уж задавался вопросом: долго ли ты будешь стоять до того, как сделать свой ход?
Джонни Мак посмотрел на нее, и на его лице появилась озорная, покоряющая улыбка, сгубившая многих порядочных женщин.
— Какой ход? — Лейн игриво изогнулась под ним.
Джонни Мак издал негромкий горловой смешок:
— Не притворяйся наивной.
Держа одной рукой ее запястья, он опустил другую и стал развязывать пояс ее шелкового халата.
Лейн с шумом втянула воздух, когда полы халата слегка разошлись, обнажив полоску тела от груди до пупка. Джонни Мак опустил бедра и прижался возбужденным пенисом к ее лону.
— Где Лилли Мэй? — тяжело дыша, спросил он.
— В бакалейной лавке. Лейн заерзала, и халат распахнулся еще дюйма на два, ткань едва прикрывала ее соски.
— Значит, мы одни в доме?
— Совершенно одни.
Джонни Мак снова издал смешок и нагнулся, чтобы ее поцеловать. Требовательно. Давая волю едва сдерживаемому желанию. Лейн изогнулась, застонала и попыталась вырваться, но он крепко держал ее руки над головой, не позволяя прикоснуться к себе. А ей требовалось коснуться его. Было необходимо, чтобы не лишиться рассудка.
Когда наконец Джонни Мак прекратил поцелуй, она тяжело задышала, как и он. Оба смотрели друг на друга, глаза их горели страстью.
— Пусти. — Лейн стала вырывать руки. — Пожалуйста, Джонни Мак. Я хотела заняться с тобой любовью. Собиралась… Поскольку ты еще не поправился, хотела доставить тебе удовольствие без риска причинить боль, хотела поберечь шов, чтобы не разошелся. А ты вдруг схватил меня и…
