к весне, приехав в главк вторично, в первый же день был принят управляющим.
— Выкладывайте, Александр Афанасьевич! Как на духу выкладывайте! — с хитроватой улыбкой щурился управляющий. — Помню, на первых порах и мне приходилось туго. Ох, как туго!
Он как бы приоткрывал лазейку для невеселых признаний. Костюченко, однако, ею не воспользовался. Напротив, доложил об успешном окончании ремонта и кратко перечислил произведенные работы.
— Изрядно, — оценил управляющий. — Тем более, средства отпущены были минимальные. Или же долгов наделали?
— Обошлось без долгов, — заверил Костюченко. — То помогло, что местные организации включили цирковые нужды в общий план городского благоустройства.
— Вот оно как. А вы что взамен?
— Обещал внеплановое представление отыграть для комсомола. Городской комсомольский актив трудился у нас на субботниках.
— Ну, это еще не самый страшный долг, — улыбнулся управляющий.
Затем перешли к текущим нуждам Горноуральского цирка, и Костюченко без обиняков пожаловался на отдел формирования программ:
— Яков Семенович Неслуховский — работник опытный, а тут допускает ошибку. Он ведь как рассуждает? Коль скоро в нашем цирке плохие сборы — пускай довольствуется номерами поплоше да подешевле. Хозяйская ли политика? Этак и вовсе отвадим зрителя!
— Что запланировано вам на открытие сезона?
— В том и беда. Ничего существенного!
— А получить что хотели бы?
Тогда-то Костюченко и назвал аттракцион Сагайдачного: слышал, что сильный аттракцион, к тому же на Урале еще не прокатывался.
— Сагайдачный? — призадумался управляющий. — Тут надо помозговать. С одной стороны, Сочинскому цирку этот аттракцион обещан. А с другой. Весьма вероятно, что мы Сагайдачного в одну поездку ответственную направим. Вот если бы выяснилось, что поездка состоится позднее. Пока обещать не могу, но подумаю, прикину.
Неделю провел Костюченко в главке, каждое утро вступая в спор с несговорчивым, прижимистым Неслуховским. И вдруг перемена.
— Бабушка вам ворожит! — ворчливо сказал Неслуховский. — Нынче получил команду — Сагайдачного к вам направить. И вообще программу подтянуть.
Этим он и занялся с Костюченко в его последний московский день. Когда же подошла нора прощаться, старик недоверчиво оглядел горноуральского директора:
— Сдается мне, Александр Афанасьевич, что обзавелись вы опытным советчиком. Уж больно настойчиво действуете. Интересно бы знать, если не секрет, кто именно инструктирует вас?
— Секрет, — ответил Костюченко. — Именно секрет!
Такова была недолгая история его директорства.
Настолько недолгая, что, приехав на вокзал, чтобы встретить Сагайдачного, Костюченко не мог не сказать себе: «Это что! Ремонтные дела да переговоры в главке — это еще цветочки. Только теперь, с открытием сезона, выяснится, на что я всерьез способен!»
Тут же по перрону мелкими шажками прогуливался Станишевский. Он первым увидел выходящего из вагона Сагайдачного.
В машине, по пути с вокзала, почти не разговаривали. Сагайдачный предпочитал сперва приглядеться к директору, сидевшему впереди, рядом с водителем. Костюченко также не спешил завязать разговор. Только раз, полуобернувшись, справился — ехать ли прямо в гостиницу или же сначала в цирк.
— Мы с вами у цирка выйдем, — распорядился Сагайдачный. — А семью пускай в гостиницу доставят. Кстати, те артисты, что поездом одним со мной приехали, квартирами обеспечены?
Костюченко ответил утвердительно и добавил, что съехались уже почти все. Последним завтра с утра должен прибыть Казарин.
Сагайдачный, кивнув, незаметно взглянул на жену: не обрадовалась ли известию о своем «родственничке». Нет, Анна продолжала хранить спокойствие и даже как будто не расслышала.
Остановились перед цирком. Выйдя из машины, резко захлопнув за собою дверцу, Сагайдачный не без иронии кинул Костюченко:
— Что ж, хвалитесь своими хоромами!
При этом приготовился к самому неприглядному, но ошибся. Зал — чисто прибранный, с удобными креслами, с аккуратно разровненным манежем — ничем не походил на ту дурную картину, что рисовал Васютин в поезде. И за кулисами не было тесноты.
— Прежде, если помните, Сергей Сергеевич, повернуться едва могли здесь артисты, — сказал Костюченко.
— Признаться, не помню, — отозвался Сагайдачный. — Давно здесь не был.
— В таком случае расскажу поподробнее, — с неизменным спокойствием продолжал Костюченко. — На том месте, где мы с вами находимся, прежде была конюшня. Сейчас она перенесена на двор, а за счет высвободившегося пространства.
— Так-то все так, — снова кинул Сагайдачный. — Не пришлось бы только при пустом зале начинать.
Костюченко дал краткую справку: на первую неделю, включая воскресные утренники, билеты проданы полностью, рекламой охвачен не только центр города, но и заводские, самые отдаленные районы. Там же работают выездные кассы.
— Так что теперь, Сергей Сергеевич, дело за вами, за артистами. В цирке я недавно, но слыхал про такое неписаное правило: премьеру дирекция обеспечивает, а дальнейшие представления — сами артисты. Так ведь?
Сагайдачный промолчал. Обойдя гардеробные, одну из них он закрепил за собой. Переговорил с приехавшим накануне ассистентом-механиком. Еще раз, пройдя на середину манежа, придирчиво оглядел зрительный зал. Затем собрался в гостиницу.
— Администратор может проводить вас, — предложил Костюченко.
— Благодарю. Не нуждаюсь.
И все же Станишевский пристал как банный лист:
— Как можно! Город отстраивается в невиданно быстрых темпах. Легко заблудиться!
Филипп Оскарович обладал равно и въедливостью, и способностью без остатка заполнять любые паузы. Ничуть не обескураженный молчанием Сагайдачного, торопливо поспевая за крупными его шагами, администратор болтал без умолку и о чем попало. Исчерпав другие темы, перешел к делам местной группы «Цирка на сцене» — благо как раз проходили мимо.
В подъезде гостиницы Сагайдачный столь решительно попрощался со Станишевским, что тому не оставалось ничего другого, как ретироваться. Однако, оставшись один, Сагайдачный не только не вошел в подъезд, но, напротив, повернул назад.
Он решил без промедления встретиться с Надеждой Зуевой. На всякий случай — точно для самооправдания — спросил себя: к чему такая спешка? Не лучше ли сначала осмотреться,
