комментировать информацию, которую вы вкладываете в их текст. Понимаете? Вас будут бить вашим же оружием — спор по предмету между двумя лицами, но для влияния на мнение третьего лица — суда.
Через два часа, когда разговор подошел к концу, Смоленский неожиданно объявил:
— Если все, что мы здесь наговорили, Лена использует в диссертации, думаю, это будет яркая защита!
— Яркая защита — опасная защита. Меня так учили, — остудил профессора Вадим.
— Не знаю, может, у вас, юристов, и так, а у нас — чем больше на защите споров, тем лучше результат. — Тон Смоленского на сей раз явно не допускал никаких возражений. Вадим это почувствовал и спорить не стал.
Когда дома Лена записала тезисы беседы Смоленского с мужем, она подарила Вадиму взгляд, которого он уже давно не ловил. Здесь были и любовь, и нежность, и благодарность, и восхищение. „Может, я напрасно волновался?“ — подумал Вадим. Лена словно угадала его мысли:
— Скажи, а ты меня приревновал к Смоленскому?
— С чего ты взяла? — Вадим испугался вопроса. И не ожидал, и признаваться не хотел, и растерялся.
— Да ладно! Я — девка знатная! Такую приревновать можно! — Ленка кокетливо улыбалась. — Зря! Он, конечно, великий, но ты — лучший!
На шестидесятилетие Смоленского аспиранты решили организовать капустник. Вадим вызвался написать сценарий и поставить действо. Сначала забраковали его сценарий. Выяснилось, что доморощенные поэты-„семинаристы“ умеют писать не только заумные и вычурные стихограммы, но и простые, смешные стишки. И делают это значительно лучше Вадима. А ставить решила Лена. Намекнув лишний раз, что это не химия, а алхимия…
Смоленский с явно скучающей улыбкой выслушивал поздравления деканата, ректората, коллег-китаистов, посланников академических институтов. Он явно тяготился всем этим официозом. Когда подошла очередь аспирантов кафедры, Смоленский тяжело вздохнул, подумав, видимо: „И эти туда же“. Но вдруг в зале зазвучала музыка. И не просто музыка — канкан. На сцену выбежала Лена и начала танцевать. Через полминуты к ней присоединились еще три аспирантки. Сказать, что собравшаяся надменная публика потеряла дар речи — ничего не сказать. Смоленский сидел с открытым ртом. В буквальном смысле. Вадим, оповещенный о планах девчонок, но ни разу не допущенный на репетицию, не знал, на кого смотреть — на потрясенного Смоленского или на вытанцовывавшую жену. Оба зрелища завораживали.
Девочки „завели“ аудиторию, и после них стали выступать поэты. Их шуточки ложились на хорошо разогретую почву. Хохот стоял гомерический.
Когда все решили, что поздравление от аспирантов завершилось, в зале вновь зазвучала музыка. На сей раз — цыганочка. Переодевшаяся Лена выскочила в зал, схватила упирающегося Смоленского за руку и потащила на сцену. Смоленский смущался, неловко пытался хлопать себя ладонями по коленям, пытаясь хотя бы попасть в такт, а Лена, распахнув шаль, кружилась вокруг профессора, поводя бедрами, тряся плечами, закинув назад голову. Сверкающие глаза танцовщицы отвлекали внимание от неуклюжего юбиляра, решившегося наконец встать на одно колено, дабы избавить себя от необходимости двигаться по сцене. Зал стонал от восторга.
По дороге к своему креслу запыхавшийся Смоленский наклонился к Вадиму:
— Жаль, что еще в молодости я дал обет — не заводить романов с замужними женщинами! Смотрите, Вадим, разведетесь — пеняйте на себя!
— Я похож на сумасшедшего? — не скрывая восторга от собственной жены, ответил Вадим.
— К сожалению, нет!
Перестройка
Захотелось вспомнить Рузу. Зимние пейзажи, лыжи, настроение студенческих каникул. Но решили, что возвращаться туда, где познакомились, неправильно. Пусть Руза так и останется только в памяти… Однако желание отдохнуть в зимнем Подмосковье надо было как-то осуществить. Но как?
…Уже больше года Вадим сотрудничал в качестве внештатного корреспондента с „Известиями“. Началось с того, что зам. главного редактора обратился к Вадиму с каким-то юридическим вопросом. Потом предложил написать статью для газеты. Видимо, чтобы за консультацию не платить. Вадим написал. Неплохо. Опубликовали. Потом отдел морали и права стал сам уже Вадима доставать — а об этом не напишете? А этот вопрос не разъясните? Выяснилось, что у Вадима легкое перо.
Редактор отдела — Женя Жданов, гениальный журналист и непросыхающий пьяница, стал привлекать Вадима к редактированию чужих материалов. Мотивировал — тебе учиться надо, вот я и даю такую возможность. На деле просто самому лениво было.
Когда Вадим пришел к зам. главного и попросил достать путевки в „Елино“, дом отдыха журналистов неподалеку от Зеленограда, тот не отказал. Ну как же, свой человек, хоть и не член Союза журналистов, но постоянный автор газеты.
Ехать решили, как только схлынут студенты после каникул. Лена заранее потребовала — никакой работы с собой не брать, ни адвокатской, ни редакционной. Договорились.
Рано утром, буквально за час до отъезда, Вадиму кто-то позвонил. Вадим пришел из кабинета на кухню злой и растерянный.
— Что случилось? — В предотъездной суете Лена задала вопрос чисто формально.
— Дело одно предлагают. Уголовное. Большое.
— Ты же говорил, что больше не хочешь вести уголовные дела? — Лена удивленно посмотрела на Вадима. — Тем более большие.
— Это так, но… — Вадим задумался. — Понимаешь, я слышал про это дело от отца. Громкий процесс будет, И деньги приличные. Более чем приличные! К тому же клиент — из мебельщиков. Сама понимаешь, нам бы такой блат не помешал.
— И когда? — Лена поняла, что решение Вадим уже принял.
— Надо встречаться сегодня. — Вадим настороженно смотрел на жену.
— Нет, только не это! — Лена готова была расплакаться от досады. — Я так ждала эту поездку! Ты же обещал — неделю без работы. Ну сколько можно вкалывать?! Мы же вообще вместе не бываем!
— Лапа, погоди! Дело месяца через полтора. Они говорят, у них все переписано. Предыдущим адвокатом. Так что мне надо будет только его изучить. Там, в Елино.
— А в тюрьму ты не поедешь? Дело наверняка стражное!
— Да, арестантское, — автоматически поправил Вадим. — Ну, съезжу на пару часов. А если будет квартира, мы ее чем обставлять станем?
Это был удар ниже пояса — Лена бредила новой квартирой.
— И как надолго дело?
