И письма-то самого существовать не может, не говоря уже о заголовке, но вот он — смотрит на меня и словно посмеивается. Два имени, которые я уже начала забывать… словно старая фотография, неожиданно выскользнувшая из книги.
Витязь. Наина… Ах, витязь, то была Наина!
…нежелательно писать в открытую, да и все, кто сейчас через Интернет переписываются, придумывают себе какие-то прозвища. Что скажешь насчет пушкинской тематики? Как тебе Витязь и Наина. По-моему здорово подходят под имена — я Вита, ты Надя. Правда?
Да, правда, и знали об этом только две милые девочки — Вита Кудрявцева и Надя Щербакова. Витязь и Наина. Только вот Наина не может писать мне писем, никак не может, потому что погибла летом прошлого года далеко отсюда, в другой стране, в результате дурацкого дорожного происшествия, о котором я толком так ничего и не знаю.
Я нащупываю сумку и тяну ее к себе, краем уха слыша, как Максим говорит:
— Это было круто, босс, круто, но как мне уже надоело заниматься этим гоголевским угождением. Ну уже ж невозможно, у меня даже голова заболела!
— Радуйся, что не цитируешь Фолкнера, — замечает Женька, потом чем-то шуршит и говорит: — О, господи, спасибо за крошки с вашего стола! Артефакт, друже, поди сюда — я дам тебе самую бессмысленную вещь на свете. Или тебе уже совсем не нужны деньги?
Здравствуй, милый Витязь.
Я закуриваю, и тотчас Вовка и Макс негодующе кричат:
— Витка, здесь не курят! Курилка на улице!
— Да пошли вы! — отвечаю я рассеянно и склоняюсь к монитору.
«Простите пожалуйста, что я так начала…»
— Витка, ты что это? — удивленно спрашивает Женька. — Что у тебя с лицом? Будто с того света письмо получила.
— Да… можно и так сказать, — бормочу я и снова принимаюсь за письмо.
Прочитав письмо до конца, я тут же читаю его заново, чтобы ничего не пропустить. Дурацкое письмо. Странное. Даже, если хотите, жутковатое. Самым мудрым было бы, пожалуй, тут же стереть его и забыть. Но отчего-то было чертовски жалко написавшего его. Письмо, помимо всего прочего, было еще и каким-то несчастным, неумелым, хотя наверняка эта неизвестная мне Наташа долго и серьезно продумывала каждое слово, и сквозь натянутый деловой тон отчаяние просвечивало так же явно, как чей-то печальный силуэт сквозь тонкую оконную занавеску. И еще слова…
…что в действительности случилось с моей и вашей подругой…
Это еще что значит? Ведь я сама разговаривала по телефону с Надиными родителями. Надю случайно сбила машина, когда она выбежала на дорогу, и никакой уголовщиной здесь и не пахло — все было чисто и ясно. А теперь… вот уж не было печали!
— Не забудь за собой убрать! — сурово говорит над моим ухом Николай Иванович. Я опускаю глаза и вижу, что засыпала и себя и весь стол пеплом. Пандорийцы, которые в сторонке уламывают Женьку пойти в ресторан сегодня, а не завтра, поглядывают на меня удивленно.
— Число, — говорю я, свернув письмо и вскакивая, — какое у нас сегодня число?
— Дитя мое, неужели старый, загибающийся от перхоти ЭнВэ так тебя запугал? — участливо спрашивает Женька. — Сегодня восьмое февраля. Не напомнить, в каком году ты родилась? Слушай, эпикурейцы навалились — требуют, чтобы ресторан был сегодня. Мы устали или мы пойдем?
— Смотря в какой, — отзываюсь я, сметая пепел. — Если опять в «Красную башню», то я отказываюсь сразу. В прошлый раз ты вместе с Максом достал бедных китайцев, требуя прислать девиц с лютнями, флейтами и хуцинями, дабы они исполнили мелодию «Дикий гусь опустился на отмель», и спрашивая, почему стены не изукрашены танцующими фениксами и извивающимися драконами и где занавеси из пятнистого бамбука с реки Сян…
— Просто не люблю псевдокитайских ресторанов, — невозмутимо отзывается Женька, садится возле аквариума с дискусами и постукивает ногтем по стеклу. — А змею они все-таки приготовили ничего так, — он снова стучит ногтем по стеклу. — Эй, лещи, в ресторан пошли!
— Не «Башня», — успокаивает меня Вовка, — новый очередной открыли — «Цезарь».
Я записываю адрес, который указала Н., вырезаю письмо и убираю его на свою дискету, а адрес преподношу Султану и, польстив его самолюбию, уговариваю поскорей адрес этот пробить.
— Дома сделаю, — кивает Ванька и прячет бумажку в портмоне. — Евгений Саныч, хорош рыбок пугать, пойдемте уже. Мы стол заказали. Божественный вечер. Погуляем скромненько, чуть-чуть.
— Надоели, демоны! — Женька бросает в рот пластинку клубничной жвачки и потягивается, хрустя суставами, потом встает и берет папку, оставленную любителем гоголевской прозы. — Давай, Иваныч, закрывай!