— Новые только через неделю должны въехать, квартира стоит… а так, опять же, заработок, — пояснила она, взвешивая толстенькие полосатые кабачки. — Да и тебя выручу с удовольствием, а то столько на тебя всего свалилось… и козел этот, хозяин твой… — тетя Аня со вкусом вклеила изощренное ругательство, — и те сучата, что вас грабанули… Женщина! — вдруг рявкнула она на потенциальную покупательницу, взявшую помидор. — Не нужно выбирать, я сама вам все положу! А то один придет помнет, другой… Недели-то хватит тебе? Хорошо, приноси пока деньги за сутки. Я дам тебе адрес — съездишь ко мне, мать отдаст тебе ключ. Я ей сейчас позвоню.
Под вечер Наташа перевезла все необходимое на место предстоящей работы. Квартира была двухкомнатная — именно такая, как ей было нужно — комнаты располагались «вагончиком». Наташа внимательно осмотрела ее, жалея что попала сюда только после захода солнца, отдернула занавеси на всех окнах и попыталась прикинуть, как примерно утром будет падать свет и где разместить натурщика, а где устроиться самой. Для себя Наташа выбрала «слепую» комнату, натурщика же решила разместить в комнате с большим окном и балконом, дверь которой вела в коридор. Она перенесла стулья в угол комнаты, туда же с трудом оттащила стол и передвинула поближе к дверному проему небольшое облезлое кресло. В своей комнате она установила старый добрый этюдник, разложила все необходимое для работы и потом около получаса просто сидела на табурете и хмуро смотрела на приготовленный чистый холст, словно на пустую могилу, а комната все глубже и глубже погружалась во мрак, по мере того как ночь все ближе и ближе подтягивала к себе вечер.
— Не стоит, — шепнула Наташа на исходе тридцатой минуты. — Не стоит все-таки. Это не мое дело. Хватит уже! Хватит…
Она закрыла глаза и вдруг ей привиделось лицо: слегка восточные черты, длинные волосы, черная бородка, глаза, полные бесконечной фальшивой доброты…
Мы сходны и в мыслях, и в движениях души…
Проклятый призрак!
Наташа встала и быстро прошлась по всей квартире, нажимая на выключатели. Яркий свет съел темноту, и при нем все стало гораздо проще, в особенности решения. Часы показывали начало десятого, и она заторопилась. Достала из сумки большой отрез плотной темной байки, валявшейся у матери в шкафу с незапамятных времен, гвозди, кнопки, молоток и ножницы и придвинула стул к проему, соединявшему обе комнаты. С трудом управляясь разболевшейся рукой, Наташа тщательно пришпилила сложенную вдвое материю кнопками к притолоке и косяку, а потом прибила ее несколькими гвоздями. Только с левой стороны материя осталась незакрепленной на расстоянии примерно в половину человеческого роста. Отвернув ее, Наташа вернулась в комнату с ножницами, еще раз все проверила, просчитала, как удобней всего будет наблюдать и вырезала в занавеси квадратный клапан. Отвернула его, закрепила булавкой, потом отошла к этюднику и убедилась, что кресло в соседней комнате видно прекрасно. Больше делать здесь было нечего.
На следующее утро Людмила Тимофеевна позвонила ровно в десять. Договорившись встретиться с ней через пятнадцать минут на троллейбусной остановке, Наташа кинулась в свою комнату так стремительно, что мать, протиравшая в коридоре зеркало, окликнула ее:
— Наташка! Ты что, на свидание?!
— На свидание… — пробормотала Наташа, открывая шкаф и доставая короткое свободное синее платье. Она слегка встряхнула его и тут ее взгляд упал на жемчужный сарафан, в котором она ходила на встречу с Дорогой. С тех пор Наташа не надевала его ни разу, и он, скомканный, так и валялся в углу, словно сброшенная змеиная шкурка. Сарафан напомнил ей о том, через что пришлось пройти из-за чужих ошибок и чужой гордыни. Ее собственные ошибки исправлять будет некому. Из пыльной темноты шкафа ей словно погрозили упреждающе пальцем. Наташа, скривив губы, отвернулась, и начала быстро расстегивать пуговицы халата.
Когда, уже полностью готовая, Наташа открывала входную дверь, мать сказала ей:
— Ты сегодня такая счастливая. Давно я тебя такой не видела — все как в воду опущенная ходила… Что случилось?
— Ничего, мама, ничего, — Наташа подалась вперед и быстро чмокнула ее в щеку. — Ты меня сегодня не жди, я могу не прийти.
— А ты куда?
— В гости, — Наташа поудобней пристроила на плече ремень сумки и взглянула на часы. — К одной… подруге.
— Но у тебя ведь нет подруг, — мать укоризненно покачала головой и хотела добавить, что их и не будет, если Наташа будет продолжать так жить, что за последнее время она сильно изменилась и не в лучшую сторону… уж не принимает ли она какие наркотики… но из- за ее спины выглянула тетя Лина и, ласково оглаживая себя по щекам, прошелестела:
— Что, она опять на улицу? А уроки она сделала?
— Не ждите меня, — повторила Наташа и тихонько прикрыла за собой дверь.
На троллейбусной остановке она ждала недолго — почти сразу ей просигналил темно- зеленый «вольво», потом передняя дверца распахнулась и выглянула Людмила Тимофеевна. Она приветственно кивнула и, не говоря ни слова, небрежно указала большим пальцем назад. Наташа открыла пассажирскую дверцу осторожно уложила на сиденье сумку и села сама. Кроме нее на заднем сиденье оказался Борька, более сонный, чем вчера, и с распухшей скулой. Когда Наташа села, он даже не соизволил повернуть головы, зато на девушку внимательно посмотрел водитель — крупный коротко стриженный мужчина с двойным подбородком и твердым недобрым взглядом глубоко посаженных глаз. Его лицо и шея были ярко-малиновыми, точно он долго работал в поле под палящим солнцем. С ним Наташа поздоровалась.
— Если ты что-то напортишь, — пробурчал водитель, не отвечая на приветствие, — я тебя сам исцелю, персонально. Вы, целители хреновы, меня уже…
— Если вы сейчас же не поедете, то я вылезу, — перебила его Наташа, откидываясь на спинку дивана, — нравоучений мне хватает и дома.
— Ты, Валера, и вправду бы закрыл лучше рот! — неожиданно пришла на помощь Людмила Тимофеевна. — Весь настрой человеку перепоганишь. Поехали уже! Адрес-то какой?
Пока добирались до места, Наташа слегка задремала на удобном мягком диване, мерно покачиваясь в такт плавному движению «вольво». За всю поездку никто в машине не проронил ни слова, только Валерий один раз сочно обложил водителя подрезавшего его «москвича», и сквозь полудрему Наташа чувствовала, как он внимательно изучает ее в зеркальце обзора.
Сидевшие на скамейке возле дома тети Ани старушки неодобрительно пронаблюдали за припарковкой «вольво» и еще более неодобрительно оглядели пассажиров, когда они, закрыв дверцы, шли через двор к подъезду. Наташа, прошедшая мимо скамейки ближе остальных, услышала, как одна из сидевших прошипела: «Ишь, жируют как, а! Во жопы отрастили! Толь-ко девка тощая — мож, домработница…»
Оказавшись в полумраке подъезда, Людмила Тимофеевна аристократично сморщила нос:
— Господи, ну и вонь! Как здесь жить можно?!
Наташа сердито скосила глаза на ее круглое, надменное, ярко накрашенное лицо и подумала: а давно ли Людмила Тимофеевна сама живала в таком подъезде?! Сомнительно,
