ума ее одноклассников мужского пола. Майте была лучшей ученицей, девочка старательная и скромная, но с пышными, кругленькими формами и неосознанными манерами роковой женщины. Писаная красавица, брюнетка с зелеными глазами, вторая Вивьен Ли, она к тому же обладала умопомрачительными ногами, которые плиссированная юбочка, надетая в тот день, открывала с волнующей откровенностью. Конечно, я не однажды уже обращал внимание на ноги сеньориты Мачичако: я монах, а не идиот, но я никогда не заходил дальше мимолетных взглядов и воспоминаний о ножках Сид Чарисс в «Серенаде под дождем». Тем не менее, в то самое утро я не мог заставить себя отвести взор от высовывавшихся из-под парты чудесных ляжек, оголенных, без чулок… Майте сосредоточенно работала над заданием, но левой рукой рассеянно приподняла подол юбки, чтобы почесать внутреннюю сторону правой ляжки, и для этого еще немного раздвинула бедра, так что мне стал виден белый треугольничек: трусики, совершенно лишившие меня рассудка!
Помимо моей воли, новая левая рука нырнула в левый потайной карман сутаны, в котором была прореха. Я с проворством до конца расстегнул молнию на штанах и схватил срамную часть тела, уже изнывавшую от могучего напряжения, словно я страдал приапизмом. Я жаждал прекратить позорные действия, но рука меня не послушалась. Я обогатил порочное зрительное наслаждение, скользнув взглядом с треугольника трусиков на шикарную грудь, похожую на розовые резиновые мячики, туго схваченные тесным бюстгальтером… Я не знал, как быть, куда деваться. Открыв тетрадь, я вознамерился сделать кое-какие заметки, но вместо этого пририсовал усы, рога и хвост изображенному на гравюрке блаженному Марселино Шампанскому, основателю нашего ордена, в то время как похотливая рука продолжала двигаться, не сбиваясь с ритма и с отточенным мастерством. В момент низменного излияния, я притворился, будто у меня запершило в горле, но я не мог бороться с головокружением… сладостным головокружением.
Какой стыд! Какой позор! Кризис миновал и, оставшись в одиночестве, я задумался: я страшно негодовал на самого себя, но вместе с тем меня охватили растерянность и страх. Я готов поклясться, что прилагал героические усилия, дабы остановить распутную руку, но она мне не подчинилась. В сущности, другая тоже, ибо осквернение правой дланью почтенного лика блаженного основателя явилось еще одним чудовищным грехопадением.
Несколько дней прошли без каких-либо странных происшествий. Но в пятницу, двадцать седьмого числа, в день Святого Августина Кентерберийского и Святой Анхины, вслед за оживленным диспутом после показа «Планеты обезьян», во время которого не раз речь заходила о теории Дарвина, случилось второе необычное происшествие, еще более странное и внушающее тревогу…
Стемнело. Я спокойно коротал вечер в уединении в своей комнате, углубившись в проверку экзаменационных работ. Я отмечал красным грубейшие ошибки – вопиющее посягательство на грамматику испанского языка, которые снова и снова допускал Касорла Мансанеке, один из самых тупых учеников, как вдруг правая рука, сжимавшая фломастер, вывела несколько цифр на полях работы. Запись походила на номер телефона, мне совершенно незнакомый. Лоб мой покрылся холодным потом: одно из двух – я или схожу с ума, или чужие руки жили своей жизнью!
После ужина и молитвы в капелле, когда другие братья удалились почивать, я позвонил по этому номеру со служебного телефона из привратницкой. Голос, ответивший на звонок, сообщил, что я связался с кафе «Ла опера». Я записал адрес – кафе находилось поблизости от колледжа, за театром Арриаги. Я повесил трубку. Но рука продолжала писать в блокноте брата Рекаредо, привратника, прозванного Занозой. Какое у меня прозвище? И не мечтайте, никогда, ни под каким видом не признаюсь. В том, о чем я вынужден говорить, хватает самоиронии, вам не кажется? Рука дописала: «Спросить Хесуса Мари, от Леандро…» Леандро? Леандро Качон Картон звали прежнего владельца моих новых рук!
Я вернулся к себе в комнату глубоко потрясенный. Я собирался раздеться и лечь спать, но вместо этого руки продемонстрировали противоположные намерения: они надели на меня светский костюм, висевший в шкафу, и заставили взять двадцать тысяч песет, которые я хранил в коробке из-под гаванских сигар. Я сопротивлялся изо всех сил и ухитрился с помощью одной ноги стащить с другой ботинок, но правая рука надавала мне увесистых оплеух, а затем застыла у лица, угрожающе растопырив пальцы…
Я потихоньку выбрался на улицу, так, чтобы меня никто не заметил, и спустился по крутой улице Интуррибиде; было около полуночи. Дорога до кафе «Ла опера» заняла меньше десяти минут. Речь шла о местечке модном и бойком. Несколько дам, достаточно эффектных и бесстыдных, непринужденно флиртовали с мужчинами, которые явно не были их супругами. Практически все посетители пили виски. Я заказал мятный напиток, и когда его принесли, сказал официанту, что ищу Хесуса Мари по рекомендации Леандро… Через мгновение меня радушно приветствовал упакованный в просторный смокинг толстенный детина, напоминавший Орсона Уэллса в «Жажде зла», и пригласил следовать за собой. Я прошел за ним по коридору, куда выходили двери служебных помещений и кухни, до еще одного входа, расположенного в подвале. Хесус Мари открыл эту дверь и пропустил меня вперед. Я очутился в стенах душной комнаты: маленький отдельный кабинет с круглым столом посередине, покрытым зеленой скатертью, за которым четверо мужчин играли в карты. Тучный распорядитель сказал лаконично, что я пришел от Леандро, и мне тотчас организовали место за столом. Прежде, чем я сел, правая рука незаметно достала тысячную купюру и тайком передала деньги вышколенному и сдержанному Хесусу Мари, который поблагодарил за чаевые легким наклоном массивной головы.
Компания играла в покер. Пока мои руки меняли оставшиеся девятнадцать тысяч песет на фишки, игроки в подобающих выражениях сожалели о кончине незабвенного Леандро, особо отметив его неизменное добродушие и мастерство игрока, и вскользь осведомились о моем знакомстве с покойным, на что я ответил весьма туманно.
Пока сдавали карты, в моем мозгу забрезжила искра озарения. Что я делаю в этом месте? Монах на грани того, чтобы сыграть в покер на деньги! Я сделал попытку встать, но левая рука пребольно ущипнула меня за мошонку. Я мужественно стерпел боль, не изменившись в лице, глубоко вздохнул и взял пять карт.
Благодаря своему увлечению кино, я знал правила игры в покер по таким фильмам, как «Удар», до смешного убогому «Генеральному сражению» Джона Форда с Джеймсом Стюартом и «Покеру со смертью» Генри Хатауэя, а также, разумеется, достоин упоминания «Король игры», где ветеран Эдвард Дж. Робинсон здорово надул парнишку из Цинциннати – Стива Маккуина. Но сам я не играл ни разу в жизни…
С этим проблем не возникло: руки играли за меня, делали за меня ставки и выигрывали ночь напролет. Они знали, когда лучше спасовать, а когда играть по-крупному, какие карты оставить, а какие снести, включая также и то, в какой момент можно повысить ставки и сблефовать, давая понять, когда наступал предел, просто сворачивали веер и клали карты стопкой на стол, прикрыв сверху ладонью. Не раз они заказывали виски и подносили к моим губам. Мне! Кто пил не больше нескольких капель вина и наперстка шипучего сидра в Рождество, дабы отпраздновать появление на свет Божественного Младенца. И даже взяли солидную гаванскую сигару, сорт «Монтекристо», которой меня угостил один из игроков, адвокат Серрильо – до того, как мой стрит от короля побил его шикарную тройку тузов.
Я вернулся в коллегию к семи утра, немного навеселе и с семидесятью тремя тысячами песет в кармане. В дверях мне удалось убедить рассерженного Занозу, будто я вышел очень рано, чтобы повторить крестный путь монахинь из Мальона.
Однако именно с этого момента искренняя радость от выигрыша в карты начала быстро блекнуть.
