Поскольку была суббота, я мог немного еще поспать у себя в комнате. Я разделся и растянулся на кровати. Но прежде чем я заснул, крепкая правая рука заставила меня настойчиво мастурбировать в ритме хорошо отлаженного мощного поршневого механизма, подогревая воображение грезами о тех полупрофессионалках из кафе «Ла опера», которые представали перед мысленным взором в ужасающих позах и совершали богопротивные телодвижения.
В воскресенье, после евхаристии, я отправился в ближайший парк Пагасарри, чтобы попробовать все спокойно обдумать. Действительность являлась невероятной, хотя и бесспорной: руки Леандро Качон Картона сохранили черты личности и привычки усопшего, навязывая свои прихоти. И не только: их воля подавляла веления моего собственного разума, подчиняла их себе и узурпировала. Я пал жертвой и наяву переживал все превратности сюжета одного из моих любимейших фантастических фильмов! Картина «Руки Орлака» Карла Фреунда – римейк, куда удачнее первой немой версии Роберта Вайна: концертирующий пианист (в исполнении гениального Петера Лорре), подобно мне, лишился рук в результате несчастного случая; ему трансплантировали руки недавно казненного убийцы. И руки превратили его, в свою очередь, в убийцу!
Мне захотелось узнать побольше о Леандро Качон Картоне. Я нашел адрес вдовы, доньи Домитилы Льянтада Куэсо, которая жила на улице Лабайру. И упросил сеньору принять меня. Я не просто ей солгал, я вообще не сказал ни слова правды; я объяснил, что навестить ее меня побудило желание разузнать немного о том, каким был человек, который отдал мне, отправившись к своему Создателю, кое-что из наиболее ценного своего имущества – руки, без которых я стал бы беспомощным инвалидом.
Донья Домитила не пожалела смачных эпитетов в жизнеописании своего безвременно почившего супруга. Она заверила меня, что был он бездельником, прохвостом и, как нетрудно догадаться, заядлым игроком, одержимым означенным пороком. Он играл сутки напролет во что угодно: спортлото, лотерею, ставил на играх в пелоту и собачьих боях, резался в кости, в кегли… Но особенно привлекали его карты, презренный покер: буквально каждую ночь он проводил в кафе «Ла опера», где полным-полно проходимцев. Финансовые потери зачастую обрекали женщину и ее двоих детей на нищенское существование. Решительно, она благословляла день, когда страховой агент закончил свой земной путь.
Я покинул жилище вдовы, подавленный и опечаленный больше прежнего: мне всучили руки выродка – безнравственного типа, помешанного на игре, легкомысленного вертопраха с отвратительными привычками! Я, естественно, не осмелился коснуться в беседе с невоздержанной на язык сеньорой деликатной темы онанизма; тем не менее, малопривлекательная, если не сказать хуже, внешность доньи Домитилы – она походила на Лолу Гаос в «Тристане», да и в других картинах – вполне могла послужить причиной того, что Леандро предпочитал развлекаться сам с собой.
И с тех пор положение только ухудшается, постепенно, но непрерывно и едва ли не в геометрической прогрессии…
В течение многих ночей я предпринимал повторные вылазки в кафе «Ла опера», пока не стал завсегдатаем за покерным столом. И с тех пор не выигрывал. В один из наихудших вечеров меня выставили почти на восемьдесят тысяч песет, сумму для меня астрономическую.
В те дни я получил компенсацию по страховому полису от фирмы, ответственной за мое увечье: миллион двести тысяч песет. Для нашей общины явилось неприятной неожиданностью то, что я не внес эту сумму в церковный фонд: это было бы естественно, учитывая принесенный обет жить в бедности. Я солгал Плевку, брату директору, сказав ему, будто предназначил деньги своей матери, дабы скрасить нищету, в которой она проживала в Пелеас де Абахо. Я отметил, что Плевок не купился на мое вранье. Вполне возможно, его недоверию способствовали сообщения привратника, доносчика Занозы, который пару раз заставал меня врасплох, когда я крался вон по ночам. Плевок сделал мне строгое внушение, чтобы во имя спасения моей души я не вел образ жизни, неподобающий священнику. Но этим дело тогда к кончилось.
Я промотал сей солидный капитал в считанные месяцы. Легализация азартных игр в Испании в 1977 лишь подлила масла в огонь. Не считая покера, я теперь уделял время лотерее и спортлото, плюс ежедневные визиты в залы, где играли в бинго, и сотни монеток, опущенных в механическое нутро столь притягательных игральных автоматов.
Постыдные сексуальные игры также набирали обороты. Я мастурбировал от одного до трех раз за день, я даже похудел. Каждая мало-мальски соблазнительная ученица представала нагая в моем воображении, побуждая к мерзкому занятию, коему я предавался, где придется, испытывая постоянный панический страх, что меня поймают.
Ненавистные руки испоганили даже мое увлечение серьезным кинематографом. Однажды вечером я радостно спешил смотреть «Смерть в Венеции» Висконти – картина только недавно вышла на экраны Бильбао; при покупке входного билета правая рука вдруг выкинула перед кассиршей два пальца – знак победы, после чего билетерша автоматически дала мне место в малом зале, втором, где показывали нечестивую «Эммануэль».
С той поры руки позволяли мне посещать исключительно те кинозалы, где показывали картины, отнесенные к категории «С». Облаченный неизменно в немаркий плащ, я потреблял такие вещи, как «Безумные прихоти секса» с ненасытной Ракель Эванс, «Книга благой любви», «Пышный андалузский цветок» или «Горячая красотка Хулиета» конъюнктурщика Икино.
Для демонстрации на киносеминарах я по-прежнему выбирал качественные картины, однако, каждый раз все более мрачные и извращенные, повергавшие в замешательство даже моих учеников: я показал им уже упомянутых «Отпетых мошенников» и «Мясника» Шаброля, «Слугу» Лозея, «Отвращение» Поланского… Плевок отстранил меня от занятий и поставил на мое место безвольного брата Ульпиано, или Жирную Кляксу, который дебютировал двойной программой, попортившей зрение Сертучи Гомеса, чувствительного ученика, слишком долго созерцавшего Джулию Эндрюз: показ состоял из фильмов «Радости и печали» и «Мэри Поппинс»… В тот день я плакал от горя.
В конце недели, под предлогом, будто я еду навестить мать в деревне, я улизнул в Мадрид в компании с Чумиллой и Ринконом, двумя приятелями из «Ла оперы», и распорядителем Хесусом Мари – нам хотелось познакомиться с казино, которое недавно открылось с большой помпой.
Проигравшись в рулетку, мы закончили в грязном баре на улице Монтера, облюбованном проститутками. Руки подцепили грудастую галисиечку, заставили меня условиться с ней о цене и вместе пойти в комнату в ближайшем пансионе, напоминавшем «Кабинет доктора Калигари».
Руки, оказывается, умели не только онанировать: они раздели бедную потаскушку со знанием дела, взгромоздили меня на ее тело, помогли пенису проникнуть в половой орган беспутной женщины и с воодушевлением совершить блуд…
Разврат!!! Плотское сношение!!! И, как говорится, лиха беда начало! Меня это не удивляет. Все зашло слишком далеко! Я должен что-то делать! Разорвать порочный круг и положить конец дьявольской мерзости!
Уже много месяцев я не исповедовался, ибо не смел вывалить зловонную кучу грязи
