— Ага, — теперь Димитров смотрел на нее снизу. Глаза темные-темные. Напряженные. — Я когда… проснулся… стал хуже видеть… и слышать. Все вокруг какое-то… не такое.
Она промолчала. Она, кажется, поняла: Славян видит и слышит теперь, как обычный человек. Просто человек. Как она.
Не маг.
Запаниковав, Агата оглянулась. Келдыш наблюдал за ними поверх кудрявой головы Димитровой.
— Все наши передают тебе привет. У нас экзамены и Божевич не выпускает, но они придумают, как выбраться. Вот.
Протянула ему пакет с конфетами и журналами. Пальцы Славяна дернулись и замерли.
— Положь куда-нибудь, — сказал он со злостью.
Агата торопливо пристроила пакет ему на колени. Димитров сказал в ее склоненный затылок:
— Говорят, это ты меня вылечила?
— Нет. Все мы. И еще, — Агата махнула рукой в сторону, — Келдыш.
— Ты мне снишься.
— Правда? — Агата почувствовала, что краснеет.
— Каждую ночь… — он подумал и добавил, — и день. Всегда, когда засыпаю. Как он подходит к тебе… — Агата поняла сразу — Инквизитор. — А ты говоришь ему — возьми всё… Страшно.
В их полку прибыло — вот еще один с ночными кошмарами. Агата кивнула.
— Игорю инквизитор тоже снится. И мне. Стефи говорит, я иногда кричу по ночам.
Димитров наблюдал за ней темными неподвижными глазами.
— Не он страшный… Ты.
Он как будто ее ударил — она даже сделала шаг назад.
— Все нормально? — спросил Келдыш за ее спиной. Агата и не заметила, когда он успел подойти. Димитров сказал устало:
— Я лечь хочу.
Его мать сразу захлопотала, поправляя плед у него на коленях, разворачивая коляску.
— Хватит на сегодня, нагулялись, поехали в палату. Спасибо, что забежали, Игорь, Агата. Приходите еще!
Никогда. Никогда больше.
Агата не стала смотреть, как они уезжают. Повернулась и пошла в противоположную сторону. Они долго молча шагали по запутанным бесконечным дорожкам — Агата начала подозревать, что волшебники здесь что-то сделали с пространством. И, кажется, со временем — они вышли в осень.
— Посидим? — Келдыш смахнул желтые листья со скамейки, уселся, вытянув ноги. Агата присела на край и отвернулась. Она не хотела говорить о Славяне. Она даже не знала, что сказать остальным. Пусть сами теперь к нему приходят.
— Хотите?
Келдыш протягивал ей половину шоколадки. Вторую жевал сам. Наверно, приносил Димитрову, а отдать забыл.
— Спасибо.
Агата подержала в руках и все-таки откусила. Горький…
— Мортимер.
Почему-то он всегда называет ее по фамилии, когда они остаются одни. Или ему очень не нравится имя «Агата» или он так ей напоминает, что возится с ней исключительно как куратор Службы Контроля над Магией.
Да и себе, наверное, — тоже.
— Помните, как вы себя чувствовали, когда я сводил вас к Слухачу?
Агата упорно жевала шоколад. Еще бы не помнить!
— А теперь умножьте все это на тысячу. Его сейчас просто раздирают на части злость, страх… отчаянье. Бессилие.
Ее они тоже раздирали. На мелкие клочочки.
— Он расстроился, что я себя хорошо чувствую! — пожаловалась Агата.
— Нормальная человеческая реакция — когда тебе плохо, то и целому миру тоже должно быть плохо.
— Значит, я не человек, — буркнула она. — Или не нормальная.
— Да уж, — согласился Келдыш. — С нормальностью у вас, действительно, наблюдается некоторая напряженка.
Агата покосилась. Он улыбался.
Наверное, помогла шоколадка. Или то, что Келдыш в трех словах объяснил поведение Димитрова. Агата знала, что и обида и вина вернутся — она долго будет все это переживать-пережевывать-обдумывать ночами. Но сейчас ей стало легче. Агата огляделась. Ярко-голубое сентябрьское небо. Желтые, точно светящиеся, листья на деревьях. Разноцветная листва под ногами.
— Красиво как…
Келдыш посмотрел вправо-влево — точно впервые заметил, где они находятся. Поднялся.
— Красиво. Но давайте-ка вернемся в лето.
— А если посетители не волшебники?.. — спросила Агата, когда они возвращались — до ворот, оказывается, было рукой подать.
Келдыш ответил прежде, чем она закончила вопрос:
— Для них это просто небольшой больничный парк.
— А если долго ходить по дорожкам, то можно выйти и в зиму?
— Не советую, — сказал Келдыш, не глядя на нее. — Холодно.
— Но в принципе, можно?
— В принципе… В принципе, когда я здесь лежал, для меня на любой аллее была зима.
Агата сразу умолкла. Она никогда не лечилась в такой больнице — магия, как выяснилось, не может принести ей вреда. Даже после… Инквизитора ей достались одни кошмары. А Игорь вот до сих пор ходит к целителям.
Келдыш привычно оглядел улицу, прежде чем выпустить ее за ворота. Сказал неожиданно:
— Но гораздо хуже попасть в Пустыню.
— Пустыню?
— Многие не возвращаются.
— Как это?
Игорь пожал плечами. Ему, наверное, до смерти надоело рассказывать общеизвестные (волшебникам) вещи. Агата нахохлилась. Наверное, она никогда не станет 'своей', потому что родилась и выросла обычным человеком и практически ничего не знает. Да и родители у нее те еще…
Если хорошенько посчитать, то Келдыш сам ей в отцы годится. Перед войной он заканчивал Академию, а она только родилась… Ну, не только, наверное, ей было года два уже…. В Академии учатся пять лет, а поступают… поступают по-разному.
— А вы во сколько лет начали учиться в Академии Магии?
Келдыш помолчал — наверное, пытался сообразить, зачем ей это надо. Сказал наконец:
— Не беспокойтесь, времени у вас больше чем достаточно.
Решил, она расстраивается, что поздно начала учиться! Ну что она за человек — нет бы просто спросить, а она начинает бояться, а вдруг он подумает, что она подумала… Вдруг он догадается, что она пытается понять — может ли взрослый мужчина обратить внимание на девушку… такого безнадежно школьного возраста.
Не мог он быть ее отцом! Бабушка говорила, что волшебники могут зачать детей только к тридцати годам: 'Если природа дает что-то одной рукой, другой она обязательно отнимает'. И детей у магов мало — двое большая редкость. Если б в обычных семьях не рождались дети с МээС, маги давно бы вымерли. Агата подумала вдруг, что все еще не относит себя к волшебникам. И видит, и слышит… и чувствует, как обычный человек.
