такое любимое… Лжет старая ведьма. Никто не сможет лишить ребенка любви материнской. Никто и никогда. Разве этот младенец может быть нежеланным? Разве не его отец снится ей по ночам?
Звезды… купальские звезды были с ней все эти долгие ночи. Чтобы не закричать от горькой обиды на судьбу, на несчастливое замужество, в которое сама же себя ввергла, Купава все чаще и чаще уходила мыслями в другой, сказочный мир, где ее ласкают руки незнакомого юноши со звездными очами, где он шепчет ей на ухо нежные слова любви, и голос его удивительно похож на голос князя Позвезда… Только это желанное забытье и помогало ей мириться с тем, что происходило в их доме.
Не успела Купава повернуть к своему подворью, как ее окружили воины Гуннара и велели немедленно возвращаться домой.
Встреча с мужем оказалась ужасной.
— Где ты была? — мрачно спросил Гуннар, вставая с лавки и подходя к Купаве.
— Отец давно хворает, я хотела взять нужных трав у…
— У ведьмы! — змеей изогнулась над плечом у варяга Рута. — Видишь, сама призналась! К приятельнице своей бегала! Всем известно, у кого хочешь спроси: Купава и сама колдовство знает, еще маленькой была, а в лесу пропадала. Ведьма моя сестрица, тем и тебя приворожила, — торжествующе объявила она, ластясь к Гуннару, хмуро разглядывающего свою жену. — А теперь решила твоего ребенка извести, вот и отправилась к старухе. Лишь бы тебе насолить!
— Почему не сказала, что ребенка носишь?
Купава не знала, как объяснить причину своего молчания. Она уже много раз собиралась с силами, чтобы объявить варягу о своей беременности, но так и не сумела это сделать. А теперь это оказалось еще труднее — после слов Руты сообщить варягу, что ребенок не от него, было страшно. Но разве не ужаснее назвать ребенка сыном Гуннара? Предать память о Позвезде… И тем самым обречь будущего сына на участь байстрюка…
— Прости. Я… не могла… знаю, что давно должна была сказать тебе… Но…
В глазах Гуннара замерло ожидание. Казалось, он готов принять любое оправдание, поверить всему…
— Варяг! Да у тебя, похоже, сердце мягче воска! — Рута обошла Гуннара кругом и пристально заглянула в его глаза. — Разве тебе неизвестно, что таких, как моя сестрица, называют исчадием ада? С виду ангел небесный, а способна обвести вокруг пальца любого мужчину. Даже если ее застигнут на месте преступления, она пролепечет какие-то невнятные слова оправдания, и уже никто не в силах устоять против бесовских чар. Вот и ты веришь ее словам, как последний дуралей! Я давно уже тебя предупреждала, что она бегает к ведьме всякий раз, как ты покидаешь Вышгород, но теперь ты и сам в этом убедился.
— Рута… за что? — Купава почувствовала, как предательские слезы готовы хлынуть из глаз. Ничем она сестре не мешала: ей было наплевать на то, что Гуннар все чаще проводит ночи в постели у Руты, что старшая сестрица заправляет всем на подворье как настоящая хозяйка. Чего же еще добивается Рута?
— Мужа твоего мне жаль! Изведешь ведь, погубишь. И меня вместе с ним. Чтобы все богатство батюшкино лишь тебе одной досталось! Братца маленького не пожалеешь и ребенка, еще не рожденного, тьме отдашь!
— Все ты лжешь, Рута. Не я, а ты богатства жаждешь. Что ж… — в голосе Купавы не было ни злости, ни гнева, ни страха, совершенно ничего. Она вытянулась, словно струна звенящая, сорвала с себя украшения, кольцо венчальное, швырнула их небрежно на стол. — Забирай все. Деньги, дом, мужа. Прости меня, Гуннар. Прости за все. А дитя, что под сердцем ношу, тебе не принадлежит. Мой это ребенок, сама его выращу. Пусть не в золоте купаться будет, зато в водах чистых, радугой утираться будет, звезды в глазах его сиять станут.
— Ты и теперь ее простишь? — со злорадным любопытством спросила Рута. В глазах мелькнула тревога — а вдруг и впрямь варяг ее не послушает. — Вспомни, я уже сказывала тебе, что эта негодница еще и с бродягами якшается. А кто они — одному Богу ведомо. А может, то чернокнижники? Не иначе к ним собралась. Слышишь — о чем речь ведет? В лесу, похоже, жить собралась. А из сына оборотня сотворить решила.
— Ступай к себе, Купава, и не смей уходить со двора. Если родишь здорового сына, будешь цела, — холодно велел Гуннар. — Отныне здесь хозяйка Рута.
— Ты не понял меня… — попыталась вновь заговорить Купава, но тут же вздрогнула.
Кулак варяга опустился на стол с такой силой, что эхо разнеслось по всему дому.
— Еще одно твое слово — и я за себя не отвечаю! Уж лучше быть вдовцом, чем мужем ведьмы, не имеющей ни стыда, ни совести!
Купава заметила, что на его лице свело судорогой щеки, и испуганно замерла. Ужас наполнил все ее существо, словно и впрямь получила удар плетью. Слезы застилали глаза. Девушка закрыла их рукою и, понурившись, медленно побрела к себе.
ГЛАВА 13
Больше года уже Святополк сидел на киевском престоле, наслаждаясь своим могуществом. Судислав псковский и Брячислав полоцкий не устояли перед угрозами киевского князя и скрепя сердце были вынуждены признать власть старшего в роду, обещали исправно присылать дань и помогать в случае войны.
Вдова князя Владимира Эльжбета на коленях умоляла нового киевского князя отпустить ее с детьми — шестилетним сыном Станиславом и пятилетней дочерью Марией Доброгневой — в Германию, к отцу, графу фон Куно. Княгиня даже клятву крестную принесла, что не станет сын ее зариться на престол киевский, но Святополк велел Эльжбете поселиться в Спас-Берестове и находиться там неотлучно вместе с детьми и княжной Предславой. Зачем выпускать на волю внучку германского императора? С одной стороны, это выгодно тестю Святополка Болеславу польскому, с другой стороны, жизнь заложников — Эльжбеты и ее детей — не позволит новому германскому императору Генриху пойти войной на Киев. А дальше видно будет.
Только не учел Святополк, что Генриха весьма раздосадовало известие о том, что его родственница живет пленницей у князя киевского. Германский император давно искал союзника в войне с Болеславом польским, а потому решил заключить союз с Новгородом. Знал Генрих, что у Святополка острой костью в горле застрял князь Ярослав, известный своим холодным разумом и умением управлять душами и помыслами людей.
Давно уже киевскому князю хотелось извести именно этого братца, хромца треклятого, да только возможности для этого никак не предоставлялось. Засел Ярослав в своих хоромах на берегу Ильмень-озера, никого к себе, кроме варягов, не допускает. Подослать к нему убийц с ядом или выманить за ворота дворища оказалось невозможно. Не раз уже думал Святополк отправиться войной в северные края, но опасно было надолго Киев оставлять. Мало ли кому вздумается за время его отсутствия престолом завладеть. И пришлось Святополку довольствоваться властью над теми землями, что достались ему после смерти отца и гибели меньших братьев. И немало их было: киевские, черниговские, переяславские, муромские, ростовские, древлянские и прочие, прочие…
