сапогах. Послав дочке сонный взгляд, пробормотал:
– Знаешь, было бы просто замечательно, если б кто-нибудь принёс мне большой и очень холодный стакан, полный того мандаринного сока, который готовит Руби, а твоя мама держит в холодильнике.
Роксанна, фыркнув, направилась на кухню, на ходу спросив через плечо:
– Мама, ты тоже будешь?
– Да.
Роксанна приготовила родителям напитки, вручила им большие голубые стаканы и сказала:
– Ну, пожалуй, мне пора заняться делами.
– Какими делами? – уточнил Марк.
Хелен вздохнула.
– Илка. Она обиделась на безобидное высказывание Роксанны. Ты знаешь, как с ней бывает.
Марк уставился в стакан.
– Да, – мягко подтвердил он, – я знаю. – Потом взглянул на жену: – И знаешь что? Несмотря на то, что прошло уже почти четырнадцать лет, до сих пор хочется размазать по стенке того подонка.
– Мне тоже, – согласилась Роксанна, непроизвольно сжимая кулаки. Затем расслабилась и добавила: – Но прямо сейчас я лучше пойду и попробую наладить отношения с Илкой.
Отец согласно кивнул, и она вышла, направляясь к сестре.
Все спальни располагались на втором этаже, и Роксанна быстро преодолела красивую широкую лестницу, ведущую наверх. Лестница заканчивалась в центре широкого коридора, огороженного резными перилами красного дерева, над просторным главным холлом. Десятки лет назад второй этаж значительно реконструировали и на месте более чем дюжины спален, гардеробных, некоторых даже с гостиными, теперь остались только шесть спален, каждая из которых была укомплектована большой гардеробной, гостиной и отдельной ванной комнатой.
Каждый ребёнок в семье Боллинджер имел свою комнату, властвовал над собственным королевством, и Роксанна нежно вспоминала ночные девичники с подругами. Нагруженные лакомствами из заполненных под завязку холодильника и буфетов, восемь, а то и десять девочек-подростков неслись на верхний этаж в её убежище и запирали за собой дверь, чтобы провести всю ночь напролёт, хихикая и разговаривая о школе, мальчиках, одежде, мальчиках и снова о мальчиках.
Дети выросли и уехали из дома, их комнаты превратились в гостевые. В помещениях Слоана теперь располагался небольшой, хорошо оснащённый тренажёрный зал, нашлось там место и для сауны. Остальные комнаты обновились после ремонта за счёт ковров, обоев и нового оформления, но когда Роксанна приезжала в гости, то всегда останавливалась в своей старой берлоге. Конечно же, Илка занимала те же комнаты, что и раньше – не считая времени её недолгого замужества.
Остановившись перед дверью сестры, Роксанна глубоко вздохнула. Будь милой. Будь участливой, внушала она себе. Не проявляй нетерпения. Это твоя сестра. С которой ты хочешь подружиться.
Её стук остался безответным. Роксанна подождала, затем снова постучала, сильней на этот раз. Уже приготовилась нанести третий более решительный удар, когда дверь распахнулась. На пороге стояла Илка, угрюмая и несчастная, в глазах и на лице слёзы.
– Чего тебе? – спросила она, со злостью вытирая каплю, ползущую по щеке.
Илка казалась такой маленькой и безутешной, что сердце Роксанны сжалось.
– Ох, милая, прости меня. Я не хотела быть такой бесчувственной.
Илка икнула, заглушив рыдания.
– Не извиняйся, – прохрипела она. – Я была настоящей сукой, впрочем, как обычно. – Она взглянула на Роксанну и на прекрасных глазах выступили слёзы: – Не знаю, что со мной – другие справляются, а мне не удаётся… – Она вытерла нос. – Мне просто нужно какое-то время побыть одной. Я буду в норме.
– Возможно, – решительно ответила Роксана, – но на этот раз одна ты не останешься – с тобой будет старшая сестра.
Произнеся это, она обхватила узкие плечи сестры и прижала ту к себе.
От её прикосновения Илку прорвало, и она разрыдалась, вцепившись в утешительницу, будто сердце её разрывалось от боли. Роксанна ощущала свою беспомощность, она не знала, как справляться с такой душевной болью. Похлопала сестру по спине и, чувствуя себя никуда не годной, тихо проговорила:
– Ну-ну, милая, не плачь.
К её удивлению это, кажется, помогло, и мгновение спустя Илка отошла, вытирая лицо руками.
– Заходи, не хочу, чтобы мама с папой видели меня в таком состоянии. Они ужаснутся и начнут винить себя.
Роксанна последовала за ней в комнату и присела рядом на диван в бело-жёлто-чёрную клетку, стоящий у одного из окон с видом на верхнюю веранду. Комната была уютная, стены выкрашены в нежно-жёлтый цвет, окна украшали деревянные ставни, пол покрывал рыжеватый ковёр с толстым ворсом, на веранду выходила пара французских дверей.
Сидя на диване рядом с Илкой, Роксанна взяла сестру за руку и сказала:
– Я забыла, как мало времени осталось до дня, когда…
Слова застряли в горле, всё внутри переворачивалось от неприятия случившегося.
Илка шмыгнула носом, утерла его и пробормотала:
– Знаю. Все забывают, и я никого за это не виню. Как бы я сама хотела забыть.
На глазах снова выступили слезы и, пытаясь сдержаться, она выдавила:
– Но тогда я должна буду забыть своих деток. – Голос её окреп: – Что же касается его… я молюсь каждую ночь, чтобы он горел в аду, в самой глубокой яме.
Роксанна вскинула голову. Пусть она не могла оказать нужную моральную поддержку, но вот наговорить гадостей о мужиках… О, да. Это она могла.
– Особенно его яйца, – выпалила она. – Мужчины ненавидят, когда что-нибудь угрожает их яйцам.
Слёзы резко прекратились. Илка взглянула на Роксанну, глаза её округлились.
– Знаешь, я никогда об этом не думала. Замечательная мысль! Его яйца. Горящие в аду. Вечность.
Они уставились друг на друга. Затем улыбнулись и уже через секунду смеялись вовсю.
– Ох, Рокси, – воскликнула сестра. – Я
– Не загорайся, – предупредила Роксана. – Нам всем придётся приспосабливаться. – Она сморщила нос: – Особенно мне, я привыкла к одиночеству и самостоятельности. А тут собираюсь постоянно жить бок о бок с семьёй. – Она искоса посмотрела на Илку. – Как ты это выдерживаешь? До сих пор живёшь дома и… – Роксанна поморщилась: – Я опять вмешиваюсь не в свое дело?
– Не совсем, – медленно проговорила Илка. – Это честный вопрос. Думаю, отвечу, что никогда и не рассматривала других вариантов. П-п-после… а-а-аварии, когда я вышла из больницы, мне больше некуда было идти. – Её голос наполнился горечью: – Его семье не
