Шелли кивнула, от нахлынувших чувств у нее перехватило горло. Она положила голову на плечо Роману.
– Не буду притворяться: пришлось тяжко… Но думаю, теперь худшее позади. – Она подняла на него встревоженные глаза. – Оказалось, что я многого в Джоше не понимала и не понимаю. Я узнала вещи, которые заставили меня усомниться, что я вообще когда-нибудь его знала.
Роман ответил ей доброй улыбкой.
– Ма bеllе, твоя проблема в том, что ты видела в нем некое богоподобное существо, не способное поступить плохо. – Он поморщился. – И хотя я с этим не соглашался, винить его в том, что он позволял тебе так думать, не могу. – Он с грустью продолжил: – Мы, мужчины, рады позволить женщинам смотреть на нас с обожанием… – Тон его стал серьезным. – Джош был просто человеком, Шелли, не больше и не меньше.
– Ты прав, – вздохнула она, – но узнать об этом… приспособиться к этой мысли трудно. – Она искоса посмотрела на Романа. – Ты знал о его проигрышах?
– Мне известно, что он играл по-крупному, но ты, как я понимаю, имеешь в виду нечто большее чем легкое развлечение.
– Да, нечто большее, – тихо откликнулась она. За последние годы она привыкла полагаться на Романа почти как на Джоша. Будучи старше ее на три года и на десяток лет опытнее, он легко брал на себя роль старшего брата, когда Джоша не было рядом. Именно Роман помог ей найти квартиру в Новом Орлеане и вместе с ней излазил кучу антикварных магазинов, подбирая обстановку. Он познакомил ее с владельцем галереи, где потом выставлялись ее работы. Роман направлял ее шаги в те первые мучительные недели в Новом Орлеане. Он всегда был рядом, когда она нуждалась в помоши, и в отличие от ее отношения к брату, насчет Романа она никаких иллюзий не питала. Он умел быть дьяволом, но ему можно было доверять. И Шелли рассказала ему все. О том, как Джош играл в казино, о связях с Мило Скоттом, о растрате трастовых денег, неясности с отцом Ника, о возобновлении ее романа со Слоаном. Все. Она могла без подробностей рассказать о щекотливых деталях ее отношений со Слоаном, но ничего существенного не пропустила.
Роман только растерянно моргал. Вид у него был изумленный. Он глубоко вздохнул.
– Ну и ну! А я-то считал Новый Орлеан городом греха. Получается, что тихий, скромный Сент-Гален не уступит ему в греховности и коррупции. Вы с этим Джебом действительно считаете, что Джоша убил какой-то наркоделец?
Шелли скривилась.
– Не знаю. Наверное, мне хочется, чтобы было так, потому что это легче принять, чем самоубийство.
– Хм. Я готов согласиться, что самоубийство признать труднее, но посмотри, как ты ошибалась насчет денег, которые он взял с Боллинджера за право прохода. Он намеренно ободрал Слоана, а затем развернулся и отдал эти деньги на доброе дело… эту самую стипендию. – Роман ухмыльнулся. – Это похоже на того Джоша, которого мы знали и любили: негодник, но с золотым сердцем.
– Но, видишь ли, ты знал его с этой стороны, а я нет, – возразила она. – И мне с трудом верится, что он вдруг ни с того ни с сего взял и покончил с собой. – Криво усмехнувшись, она заметила: – Я, право, считала, что он способен ходить по водам.
– Так не было. Поверь мне, – сказал Роман. – И вот еще над чем тебе стоит подумать: я почти склонен поверить версии Слоана о том, что случилось семнадцать лет назад. – И, видя ее огорчение, добавил: – Джош любил тебя. Но не забывай никогда, что он желал для тебя лучшего по своему разумению. И могу тебя заверить, что он категорически не хотел, чтобы ты выходила замуж за Боллинджера. – Когда она попыталась возразить, он поднял руку: – Послушай меня. Поскольку я находился далеко от источника ссоры, хоть я такой же Грейнджер, как и ты, я не обращал особого внимания на все эти байки о зловещих и гадких Боллинджерах. Но Джош ими жил. Он ненавидел Боллинджеров… и мертвых, и живых… То, что произошло сто лет назад, было в его мозгу таким же свежим и реальным, будто случилось в прошлом году. Я знаю: время от времени я не мог удержаться и подначивал его насчет этой враждой так он чуть голову мне не отрывал. Я не хочу чернить его имя, или заставлять тебя плохо о нем думать, или, Боже упаси, выглядеть сторонником Боллинджеров, но поверь мне, Джош пошел бы на что угодно, лишь бы помешать тебе выйти за Боллинджера.
– Он рассказывал тебе об этом? – тихо спросила Шелли.
– Нет. Да ему этого и не нужно было делать. Чтобы это понять, достаточно знать, как он относился к тебе и как – к Боллинджерам.
– Ты считаешь всю эту долгую вражду глупостью?
Роман пожал плечами:
– Да нет. Но не забывай, что наша ветвь семьи благополучно проживала в Луизиане, и хотя рассказы о безобразных столкновениях до нас доходили, мы лично от Боллинджеров не страдали. – Он подмигнул Шелли. – Это не означает, что мы не были оскорблены тем, как нашу родню обижают чертовы янки. Если бы эти самые янки заявились в Новый Орлеан, мы бы прогнали их пинками только из-за того, что их зовут Боллинджеры. Родная кровь, понимаешь ли. – Он скорчил гримасу. – Особенно кровь мятежников. Мы умеем хранить обиды на протяжении поколений.
Шелли кивнула:
– Знаю. Иногда я чувствую себя виноватой из-за того, что всего лишь думаю о том, не пустить ли снова Слоана в мою жизнь. Будто этим я предаю поколения всех Грейнджеров, живших до меня.
– Это верно, но подумай о другом: все они давно умерли, милая. Плесневеют в своих могилах. А ты жива, и это твоя жизнь. О ней тебе надо думать… А не о каких-то древних покойниках-предках.
Зазвонил телефон, и Шелли, подойдя к сверкающему полировкой столику орехового дерева, где он стоял, сняла трубку.
