– Эй, Иса! – крикнул он. – Что молчишь? Зубы в падали увязли? Или, с матерью да сестрами греша, умаялся?
Сестер у Исы отродясь не было. Благословенная матушка (мир ей!) давно лежала в могиле. Что правителю с глупой брани? На воротах не висит, за ноги не хватает. Но лицо Исы побурело. Юноша рванулся к обидчику – словно тарантул из норы выскочил.
– Шакалий твой язык! Кизяки им из костра тягать! – заорал он в ответ.
Бедуины хмыкнули: что этот феллах в кизяках понимает? Но дело пошло, перебранка ширилась, росла. Тимурташ и Иса принялись со вкусом лаяться, перебирая родственников и друзей, свои достоинства и чужие несовершенства. Наконец добрались до сути:
– Зачем ворота закрыл, сын пятнистой суки? Мы о чем договаривались?
Иса оглянулся на Сабиха. Начальник стражи злобно оскалился в ответ. Отступать было некуда.
– Аллах да сгноит твой язык в вонючей пасти! Договоры меж нами несбыточны. Проваливай, Тимурташ, или познаешь брюхом наши мечи!
– Тогда слушай последнее мое слово, Иса. Аллах свидетель: сдашь Манбидж со всеми жителями его и имуществом – подумаем. Может, явим вам милость. Нет – будет кровь ваша нам дозволена.
После утренней неудачи Тимурташу хотелось резни. Наставления мудрого дяди позабылись. Ведь Манбидж, если его взять без боя, так и так отойдет Балаку. А с боем – и пограбить можно, и удаль молодецкую показать. Манбиджаночки опять же… Не нужно обладать мудростью Пророка (да благословит его Аллах и да приветствует), чтобы предугадать исход переговоров.
– Скорее терн прорастет сквозь твое седло, – кричал взбешенный Иса, – и искровянит тебе зебб, чем Манбидж откроет ворота!
Старый бедуин наклонился к Тимурташу и что-то прошептал. Тот недобро усмехнулся.
– Терн, говоришь? А это мысль. – Он обернулся к своим воинам, указывая на Хасана: – Разденьте-ка шакала.
Хасан рванулся, но кочевники держали крепко. Закружились в вихре полосатые халаты, белоснежные куфии, конские хвосты. Кто-то загоготал, кто-то отпустил непристойную шуточку. Марьям в ужасе прижалась к гебру.
Сверкнула сталь. Страшно закричал Хасан, и всадники разъехались в разные стороны. Бывший правитель Манбиджа лежал на земле – голый, окровавленный, безволосый. Иса скрипнул зубами.
Неужто убили?!
Но нет. Тимурташ сумасброд, но не дурак. Взметнулась плеть. Хасан вскочил и с воем помчался к стене. Бедуины перехватили его, когда до спасения оставался один шаг. Окружили, погнали назад. Защелкали плети; стремясь уйти от ударов, пленник ворвался в заросли терновника.
Дикая слива только-только зацвела, словно белая метель покрыла колючки, – покрывало модницы. Несколько раз манбиджец вырывался из зарослей, но бедуины вновь загоняли его обратно. Достань у Хасана сил прорваться сквозь шипы – он бы спасся. Но проломиться сквозь белоснежную кипень цветов, сквозь сплетение ветвей и шипов не под силу даже человеку в доспехах. Что уж говорить о голом пленнике?
Когда вдоволь наигравшись, бедуины вытащили из терновника обессилевшего Хасана, тело его превратилось в сплошную рану.
– Смотри, Иса. Призываю в свидетели всех пророков: тебя постигнет то же самое. Даю сроку до завтрашнего дня. А потом – не отыщется в моем сердце пощады ни к юному, ни к умудренному сединами. Ни к молодой невольнице, ни к старухе. Ты обратил лицо к франкам, а я изгоняю тебя из людей.
Возвращались со стены в молчании. Тягостная картина жгла душу, не давая покоя.
– Бороду обрили!.. – бормотал Иса. – Шакалы! Воистину львы гнева рычат в пустыне сердца моего… Брат, брат! О позор мне! Ибо видел я наготу твою и безбородие. – Затрещала ткань. То Иса рвал на себе одежды.
Какофония звуков врывалась в уши. Что-то гнусаво пищал Керим, гулким барабаном вступал голос Сабиха. Рошан подвел к начальнику стражи Марьям.
– Сабих, девчонку надо вывести из города.
– Помилуй, Рошан! Аллах лишил тебя разума. Не будет ли ей безопасней находиться в городе, чем скитаться в степи, спасаясь от воинов Тимурташа?
– Не будет. Иса хочет ее крови.
– Всё в воле Аллаха. Кто же выведет ее из города?
– Гонец. Тот, что отправится к франкам. Ничего не говори, Сабих! Сам знаю, что опасно. Когда Марьям сможет отправиться в путь?
– Вечером дорога будет открыта.
– Это меня устраивает. Сообщи мне, когда гонец будет готов.
Чутье подсказывало, что отправить письмо к франкскому графу и спасти девушку – деяния равнозначные и в чем-то даже связанные. Понять этой связи он не мог, да этого и не требовалось. Аша редко объясняла свои послания.
Марьям недалеко уйдет от Манбиджа. Но это – начало истории. И, похоже, ей предстоит
