– О, вы его плохо знаете.
Коротков, бросив несколько слов таксисту, положил пухлую отекшую руку на мое колено:
– Если у вас другое предложение, мы с удовольствием выслушаем его.
Другого предложения у меня не было, и посему синяя «девятка» с шашечками, петляя по каким-то узким улочкам с немощеными дорогами, доставила нас в частный сектор и остановилась у почерневшего от времени забора. Коротков расплатился с водителем и сунул ключ в ржавый замок. Это меня развеселило. Очевидно, сказывались последствия стресса, полученного мною из-за последних событий.
– Чему вы смеетесь? – недоуменно спросил Черных.
– Может, в этом доме и хранятся сокровища царицы Савской, – мне доставляло удовольствие иронизировать. В том, что произошло, была и их вина. Согласись они сразу не участвовать в афере – и Снежкова осталась бы жива. – Однако чтобы получить доступ к этим сокровищам, достаточно пнуть ногой эту рухлядь, – ноготь моего указательного пальца выразительно постучал по забору.
– В этом доме фашисты убили мою тетку и ее мужа-инвалида, узнав, что я состою членом подпольной группировки, – он схватился за горло, задыхаясь от волнения.
Ярослав Иванович укоризненно посмотрел на меня:
– Если вы не уважаете тех, о которых собираетесь писать, нам не о чем говорить.
Я опустил глаза:
– Простите… Столько событий за один день. А где же Григорий Иванович?
Владимир Егорович взял себя в руки:
– Он внутри. Мы заперли его по его же просьбе. Заходите в дом.
Он быстро прошел по дорожке, выложенной битым кирпичом, поясняя на ходу:
– Когда я вернулся сюда после окончания войны, от дома остался один остов. Я восстановил его. Это память о тех временах. Своеобразный музей. Все думают, я сдаю дом, но ошибаются.
Я вздохнул. Значит, об этом укрытии знали. Однако все было тихо и спокойно, во всяком случае, все казалось таковым. Какая разница, где нам беседовать, в конце концов? Если за нами следят, нам нигде не спрятаться. Тот, кто заварил всю кашу, был мастером своего дела. Старая, обитая дерматином дверь, тихонько скрипнув, пропустила нас в давно не убираемую гостиную. Я увидел темный силуэт человека, сидевшего за столом.
– Это мы, Гриша, – сказал Черных. Жилистый пожилой мужчина среднего роста поднялся и протянул мне руку:
– Рад встрече с вами.
– Садитесь, – Владимир Егорович придвинул ко мне колченогий стул. – И не озирайтесь по сторонам. Все спокойно, уж поверьте бывшим подпольщикам.
– Итак, – начал я.
– Итак, – он взглянул на меня из-под нависших седых бровей, – начнем с самого начала, извините за тавтологию. Вы, естественно, хотите услышать наш рассказ о том, как мы смогли допустить, чтобы нашего товарища обвинили в измене?
Я кивнул.
– Гриша в тот день шел со мной до середины леса, – вставил Черных. – Потом мы разделились. Только сегодня я и Вовка узнали: он не сразу попал в отряд, позднее освобождавший город. Григорий нам все рассказал.
Я закусил губу:
– Где же он был?
– Отсиживался в овраге. Знаете, молодой человек, одно дело – тайная война, другое – явная. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Но он никого не предавал. И если мы хоть каплю сомневались бы, – его большие руки в старческих пятнах задрожали, – оставили бы все, как есть.
Я махнул рукой:
– Верю. Но меня интересует: кто, по-вашему, и с какой целью заварил всю эту кашу? Насколько я понимаю, имя предателя долгие годы оставалось загадкой.
– Мне, Ярославу и Тане позвонил незнакомый мужчина, – четко выговаривая каждое слово, пояснил старый подпольщик. – Сказал: мол, предатель нашей организации найден: это Григорий Прохоренко. Естественно, мы пытались возражать.
– Бесполезно, – перебил его товарищ. – Незнакомец ответил нам так: «У каждого из вас есть дети и внуки. Если вы ни во что не ставите собственную жизнь, то подумайте о них», – Коротков посмотрел на меня. В уголке глаза притаилась слеза. – Мы все равно сдались не сразу. Думали, человек блефует. Однако… – он тяжело задышал, – на следующий день мой внук не вернулся из школы. Как потом выяснилось, к воротам подъехал серебристый джип. Мы с сыном и невесткой тысячу раз предупреждали мальчишку: не смей общаться с незнакомыми людьми, а уж садиться с ними в машины…. Надо признаться, он нас слушал. Что ему наплели – ума не приложу, – он вытер ладонью губы. – Слава богу, в тот раз все закончилось благополучно. Моего внука, спавшего как сурок, выгрузили в детском парке и положили на траву. Проснувшись, мальчишка ничего не помнил: ни серебристого джипа, оставшегося в памяти только его одноклассников, ни похитивших его негодяев. Надо ли добавлять, что в тот же вечер мне позвонили… – старик стал задыхаться.
– Я уже догадался, – Короткову надо было дать возможность отдохнуть. – Похитители ребенка заверяли: в следующий раз вы найдете его труп.
– Точно, – согласился он.
– Мне позвонили с такими же угрозами, – сквозь темный загар Ярослава Ивановича проступала бледность. – Тогда мы решили: наша хата с краю. И теперь нам ужасно стыдно.
Я попытался их успокоить:
– Вам нечего стыдиться. Если ваш рассказ – правда, нелюди не шутили. Они добрались бы до ваших близких. Для них не существует никаких преград. И у них, в отличие от вас, нет ни совести, ни чести.
На секунду в комнате повисла напряженная тишина, чуть нарушаемая шорохами и постукиваниями – таинственными звуками, которыми всегда полон старый дом. Коротков первым решился нарушить молчание:
– Вы подозреваете меня?
– Вы все под подозрением, – заметил я. – У каждого был зуб на Котикова. Снежкова доказала невиновность своей смертью.
Черных усмехнулся:
– Будете ждать, когда нас всех перебьют?
Я скривился:
– Это не входит в мои планы. Однако мне нужны факты, подтверждающие вашу невиновность. Ничто не мешало вам предать товарищей, а потом отправиться по своим делам.
Скрипнул стул. Григорий Иванович, сжав кулаки, шел прямо на меня:
– Ах ты, негодяй! И зачем я обратился к тебе за помощью!
Сильная рука Владимира Егоровича остановила друга:
– Сядь. Он хочет лишь докопаться до правды. Такие же вопросы нам задаст любой.
Прохоренко вздохнул и закашлялся:
– Я думал, он наш друг.
Ярослав Иванович дотронулся до моего локтя:
– Мы в растерянности. Подскажите, как собрать доказательства, и мы приложим все
