Впрочем, Валерия и не думала отступать.
– Да, – глухо сказала она. – Это моя бабушка.
Женщина закрыла глаза и прислонилась к покрытой мхом стене. Она поняла: мальчишка, вначале показавшийся ей придурковатым, все же раскопал факты, которые никак не должны были просочиться в печать. Что написано во второй части дневника, она знала. Знала давно. Прошлое кинолентой мелькало перед ней. Любимая бабушка, самый дорогой человек. Жаль, что она не жила в Южноморске, хотя выросла в этих местах, и категорически противилась просьбам дочери и зятя переехать к Черному морю после того, как овдовела. Однако не это казалось странным Валерии. Приезжая в гости, бабушка старалась не ходить по людным улицам, при встрече со знакомыми переходила на другую сторону и ни словом не обмолвилась, что была членом подпольной организации Котикова. Девушка узнала об этом случайно, когда отправилась на экскурсию в музей со своими одноклассниками. С нескольких фотографий на нее смотрела молодая Светлана Фадеева.
– Почему ты скрываешь свое партизанское прошлое? – поинтересовалась внучка.
Старушка тяжело опустилась на стул:
– Видишь ли, – она погладила девочку по светлой головке, – на моих глазах произошли страшные вещи. Если я буду помнить о них, то не проживу долго. Думаешь, меня не приглашают на встречи ветеранов? – женщина улыбнулась. – Возможно, у моих друзей нервы крепче. Воспоминаний мне не пережить.
Тогда Валерия удовлетворилась таким объяснением и ни о чем больше не спрашивала бабушку. Та сама открылась ей перед смертью. Врачи вынесли неутешительный диагноз: рак. Четвертая стадия.
– Мне некогда ехать, – заявила мать. – Брошу работу – будем голодать. Отец тем более не поедет. Она ему никто.
– Никто? – поразилась Валерия. Марианна молча созерцала эту сцену, не говоря ни слова.
– Да, никто, – подтвердила мать.
Девушка тряхнула волосами:
– Тогда поеду я.
Родители сжали губы:
– А учеба? Все же первый курс…
– Позанимаюсь там. Это не обсуждается.
Впервые они не стали с ней спорить. Впрочем, понятно почему. Для них всегда было важно общественное мнение. Вдруг разнесутся слухи, что Ярцевы отказали в помощи умирающей старушке?
Когда Валерия добралась до Кенигсберга, Светлана Петровна уже не вставала с постели. Увидев родного человека, желтого, иссушенного болезнью, девушка зарыдала. Дрожащая рука, напоминавшая веточку красного коралла, потянулась к ней.
– Не плачь, доченька. Я свое отжила. Жизнь – она для молодых.
Валерия зарыдала еще громче:
– Ах, бабуля, бабуля…
– Смирись, деточка, – шепот умирающей шелестел, как осенняя листва.
– Ты не можешь вот так уйти… Ты такая хорошая…
Эта фраза придала старушке силы. Она попыталась сесть на подушках.
– Возможно, то, о чем я тебе расскажу, изменит мнение обо мне, – сказала Светлана Петровна неожиданно бодрым голосом.
Южноморск. 1944 год… Оставшиеся в живых подпольщики арестованы… Вячеслав Петрович сидит в камере-одиночке, в который раз перелистывает вторую часть своего дневника. Он уже знает: казнь назначена на утро, и сегодня ему предстоит поставить точку в тетради. Больше писать не о чем. Они сделали все, что могли, и если бы не предатель, спокойно существовавший среди них… Учитель жалеет об одном: они так и не узнали имени этого гада. И все же это не Инна. Любимая никогда не совершила бы такой страшный поступок. Легкий стук в зарешеченное окно прерывает его горестные мысли.
– Вячеслав Петрович!
Он встает с соломенного тюфяка.
– Вячеслав Петрович, пожалуйста, подойдите к окну!
Голос кажется знакомым, и это странно. Тюрьма оцеплена полицейскими. Кому же удалось просочиться сквозь плотный кордон?
Мужчина подходит к окну и приподнимается на цыпочки. Его изумлению нет предела.
– Светлана?
– Да.
Ее лицо поражает спокойствием, свежестью и красотой. Как ей удалось избежать побоев и пыток?
– Что ты здесь делаешь? Как тебе удалось выйти из камеры?
Она смеется:
– Очень просто. Я пришла за вами.
– За мной?
– Ну да.
От волнения он не может найти слов:
– Я тебя не понимаю, Света. Тебя отпустили?
– Ну, да, – повторяет девушка. – Я ухожу и хочу забрать вас с собой.
– А остальные?
Светлана смущается:
– Мне нет до них дела.
– То есть… – боль в голове становится невыносимой. В висках пульсирует. Мысль, штопором вонзившаяся в разгоряченный мозг, кажется нереальной.
– Почему тебя отпустили?
– Да какая разница? – ее глаза сужаются, напоминая две темные щелки. Через решетку она протягивает ключ. – Откроете дверь…
Он отталкивает ее руку:
– Значит, тебя отпустили. Но сделать это могли по одной причине. Ты предала организацию?
Учитель пытается найти на молодом лице следы раскаяния, однако их не было. Фадеева как-то обреченно вздыхает.
– Вы никогда не замечали меня, – говорит девушка с каким-то щемящим надрывом. – А между тем я жила ради вас, ради вас рисковала жизнью. Вы были моей первой и самой большой любовью. Признайтесь, это для вас новость…
Он растерян:
– Да.
Бывшая ученица усмехается:
– Конечно, вы никого не видели, кроме Инны. Я давно наблюдала за ней. Скажите, что вы в ней нашли?
– Что бы я в ней ни нашел, я не ошибся, – Вячеслав чувствует, как тяжелый камень скатывается с его измученной души. Инна не предатель! Светлана постоянно подставляла ее. – Ответь мне, почему ты сразу нас не выдала?
Она улыбается:
– Неужели вы не догадались? Я ждала, что вы протянете мне руку, бросите Инну. Сделай вы это, мы бы еще повоевали.
Его лицо искажается от боли:
