– А у вас с аппетитом.
Я не заставил себя просить дважды и положил себе еще картофельного салата и налил чаю.
Она смотрела, как я ем, и иногда подносила какао к губам. Она вообще, кажется, была малоежкой. При ее активности, при значительных нервных нагрузках, которые требовала ее работа, это могло возникнуть только в результате катастрофической боязни растолстеть и недюжинных голодных тренировках.
Когда я наелся, она благодарно похлопала в ладоши, изображая аплодисменты.
– С вами отменно завтракается.
Пора было пытаться выяснить кое-что и у нее.
– А как вам мой рассказ?
– Стилистически безукоризненно. – Она была очень неопределенна, почти неуловима. – Но информация явно подавляет эмоции.
– Просто я привык писать рапорта. У нас присваивают звания по рапортам, как известно. Можно провалить дело, но если рапорт удался, то есть выглядит убедительным и неглупым, ты – на коне. Это всем известно.
Она усмехнулась.
– Ну, это не только у вас. Кто-то сказал, что Россия – страна писателей, все пишут, кто рапорта, кто доносы.
Я допил свой чай.
– Да, доносы тоже пишут.
Меня все больше стало одолевать подозрение, что она рада не только моему присутствию за ее столом и, конечно, не только моему стилю рассказчика, но и она сама собирается что-то сказать.
И тут я сделал ошибку. Элементарную и, к сожалению, очень распространенную.
Подняв кружку с чаем, решив, что это может служить достаточной маскировкой, я слишком внимательно, почти вопросительно посмотрел на нее. А она в этот момент раздумывала как раз над этим – что бы мне предложить за мой рассказ. И тут же решила, кажется, ничего не говорить. По крайней мере пока.
Она отодвинула свое какао, потом подвинула другую такую же кружку, налила свежего из серебряного кофейника, глотнула и сделала вид, что это было именно то, о чем она мечтала.
Я готов был завыть от разочарования. Так опростоволоситься, так не учесть ее болезненной впечатлительности, ее повышенной оценки всех этих взглядов! Нет, все-таки на настоящего спеца я еще не тянул.
Я отставил чай, делая вид, что мне очень весело, что я нахожу наш завтрак чрезвычайно забавным, а себя неотразимым, и спросил:
– Вы очень впечатлительны, не так ли?
Она удивленно подняла брови.
– Никогда не замечала. Многие из моих коллег говорят, что наоборот – частенько бываю непробиваема, как дредноут.
– Ну, это немного не то, – поморщился, словно досадуя на ее непонимание. – Непробиваемость – профессионально тренируемая черта, а вот впечатлительность – своего рода талант. Ей не обучишь. Ее нужно получить вместе с генным набором либо развить в результате какого-нибудь очень редкого случая.
– Например, наезда какого-то пьяного хулигана?
Я сделал вид, что подобрался.
– Вы заметили, что он пьян? Почувствовали запах? Может, он наклонился над вами?
– Нет, я ничего не чувствовала.
Она снова смотрела на меня с любопытством. Нет, как бы там ни было, но обмануть ее теперь мне не удастся. Придется ждать, пока она сама захочет со мной чем-нибудь поделиться. Если захочет, разумеется.
– Тогда как же вы можете судить?..
– Я просто так предположила. Это не имеет конкретного смысла.
Я помолчал. Да, момент определенно был упущен. Или я действительно очень здорово лопухнулся, или она не очень хотела заполучить меня в свои конфиданты.
Она дружелюбно посмотрела на меня и сказала:
– Знаете, хотя вы и следователь, как мне говорили, довольно неплохой, у вас что-то с лицом. Попробуйте поиграть в бридж или в преферанс.
– Это там, где нельзя разговаривать и все определяется по второстепенным признакам?
На самом деле я играл в преф не намного хуже тех пляжных мальчиков, которые на южном песочке обыгрывают доверчивых лопухов, приехавших провести свой законный отпуск со всем доступным им шиком. И приемов надувательства знал не намного меньше, чем они. Причем это получилось как-то само собой, я к этому даже не особенно стремился. Я хочу
