будут обсуждаться и в столичных салонах, и в замках служилых дворян, и даже среди тех, кто на этот бал не попал, но хотел бы знать о нем все досконально, до последних мелочей.
Король поднялся на помост с креслами, приготовленными специально для него, для принца, принцессы и для баронессы Темерии Унашитской. Все расселись, впрочем, лишь после того, как король объявил, собственно, о начале бала. Но появление этих особ подействовало на многих слегка замораживающе, и танцы стали более сдержанными, и поведение едва ли не всех теперь в этом зале сделалось более официальным.
Веселился от души, как князю на время показалось, только маршал тет Рен. Он наслаждался, он плавал в центре внимания, которое, по-настоящему, было обращено на короля Фалемота, но и ему перепадала теперь немалая его доля.
Потом с королем раскланялись и опустились на почти такие же кресла и герцог Кебер с герцогиней. Герцог стал что-то весело рассказывать королю, тот улыбался, чуть кивал, но в его лице без труда читалась все та же привычка, едва ли не скука, которую князь Диодор заметил в нем еще при его выходе. Потом за спиной принца, который о чем-то очень осторожно разговаривал с принцессой, появился… Князь даже глазам своим сначала не поверил, но это был он – Жан, высокий и морщинистый распорядитель дворца в Венсене. Вероятно, тоже весьма титулованная особа, но забывший уже о своем титуле, и занятый только тем, что он стоял за креслом принца, готовый исполнить любое его пожелание.
Среди возобновившегося, так сказать, веселья собравшихся маршал тет Рен отправился обходить знакомых, с кем-то раскланивался, кому-то что-то говорил своим громовым голосом, который, однако, теперь едва перекрывал оркестр, вступающий в свои права в присутствии короля Фалемота все вернее и громче.
Князь Диодор следил за всем происходящим так, что Густибус его довольно неожиданно попросил сдерживаться. И батюшка, который смотрел на все едва ли не отсутствующим взглядом, положил ему на кулак свою руку.
Вот маршал подошел к имперскому послу, вот князь Притун что-то стал говорить ему, наклонившись чуть более обычного, маршал пожал плечами, попробовал было идти далее, к другим своим знакомым, но князь-посол, – вот ведь молодец! – заступил ему путь, и снова что-то сказал, уже чуть нахмурившись, согнав улыбку с лица. Маршал взглянул на него удивленно, но потом оба пошли куда-то. На миг князь Диодор потерял их из виду, и заметил лишь тогда, когда маршал что-то резко и хмуро о чем-то приказывал двум гвардейцам с офицерскими перевязями, которые тут в зале тоже оказались, правда в самом темном и дальнем от короля углу.
Потом на миг все снова растворилось в круговерти уже весьма бойких танцев, князь Диодор даже стал уставать от напряжения, которое он тут испытывал, потому-то, наверное, и не заметил, как около него оказался князь Притун, который негромко обратился к нему:
– Гвардейцы по приказу маршала будут играть с обоими д`Атумами в дальних комнатах в карты. Им даже приказано изрядно проиграть, чтобы те не могли формально тут появиться по закону выигравших, которые должны предоставить партнерам возможность отыграться… Что дальше, князь?
Князь смотрел на него, не решаясь произнести слова, которые он должен был произнести. Наконец, он переборол себя, решился.
– Теперь, князь Притун, самая главная проверка… Вернее, предпоследняя, но тоже очень важная. Нужно передать герцогине Кеберской вот эту записку.
И он вытащил из-за обшлага своего камзола обрывок какой-то бумаги. Это был именно обрывок, свернутый таким образом, чтобы все же не разворачиваться, и для этого по краю склеенный, должно быть, за неимением другой возможности, расплавленным от огня свечным воском, в который эти края окунули.
– Что это? – не понял князь-посол. – Ты не мог бы составить записку, ну… более презентабельно, что ли?
– Тут важно, кто написал эти строки, князь, а не ее вид. К тому же, мне кажется, на балу, в спешке, могло так получиться, что и на таком-то обрывке случается писать, если очень нужно, а подходящего прибора под рукой не сыскалось. – Князь подумал. – Лучше будет, если записку передаст…
– Ты посмотри на них, князь, – похоже было, что Притун откровенно разозлился, или разнервничался, начиная понимать, что стал участником изрядно сложной и далеко идущей интриги. К тому же, действовать ему приходилось, ничего в происходящем не понимая. Но все же он был человеком чести, и к тому же посольским с очень долгим стажем, он сознавал, что начав эту игру, ее следует продолжать. – Они сидят так, что любой лакей привлечет к себе внимание, даже если просто станет на нижнюю ступень этого возвышения.
– Вот поэтому я прошу тебя, чтобы записку передал Жан, не знаю, как его еще зовут… Тот, что стоит за креслом принца.
– Это шевалье Жан тет Су, – князь-посол размышлял, и при том пробуя заметить всех, кто мог на них ненароком смотреть, – И это… это возможно. Но лучше я сделаю все сам, вторично просить маршала о чем-либо… Он может попросту взорваться от злости, или заподозрит, что его как-то используют. Оба варианта, насколько я понимаю, нам не подходят.
Имперцы остались на месте, причем Дерпен и Густибус обменивались очень сложными взглядами, лишь батюшку, казалось, мало что беспокоило. Густибус даже посмотрел на него удивленно, потом еще удивленнее, но все же ничего ему не сказал. А князь-посол Притун двинулся вбок, потом он пропал из вида, и вдруг шевалье тет Су, странно двинув головой, ушел куда-то, минуя сидящих короля, принца с принцессой и Кеберов по очень дальней дуге. Спустя некоторое время он появился снова, и как прежде, занял свое место за креслом принца. Вот только чуть сбоку от него, мягко передвинувшись к… герцогине.
Князь Диодор смотрел, смотрел, пробуя ничего не упустить, и все же едва увидел, как герцогиня зачем-то опустила руку, а когда ее подняла… улыбалась по-прежнему. Но теперь она обмахивалась веером, и пару раз прижала веер к губам, а затем почти закрыла лицо, всего на миг, но и этого князю показалось достаточно. Он глуховато скомандовал:
– Все, теперь следуйте за мной, и что бы ни случилось, молчите, иначе… Много неприятного может произойти. И ты, бытюшка, должен быть готов.
