даже слегка потер пальцами, что извечно у всех рас и народов всегда обозначало деньги.
И этот жест подсказал Франу его дальнейшее предложение.
– С этим никаких сложностей не будет. Если ты позволишь мне взглянуть на него, тогда… – Он отвел офицера в сторону от его охранника и даже от Калмета. Собственному оруженосцу рыцарь доверял, но нужно было показать офицеру храма, что их сделка заключается в полной тайне. – Золотого будет достаточно, чтобы ты провел меня на него взглянуть?
– Да что тебе в нем? – спросил храмовник, немного насупившись.
– Может статься, что мы его тоже ищем.
– Вот завтра и получит он сполна, уж полнее некуда, – отозвался оцицер, решив, что Берита Гиену выискивают и хотят наказать еще за что-то, совершенное в других землях, в других владениях.
– Тогда чем ты рискуешь, капитан? – спросил Фран вкрадчиво. – А монета ведь всегда пригодится.
– Не положено чужим находиться в храме после захода солнца.
– А два золотых помогут раздобыть разрешение? Хотя бы частным порядком? Ведь сейчас храмовой охраной, насколько я понимаю, командуешь ты?
– Я-то командую, – вздохнул храмовник, усиленно раздумывая. – Да зачем он тебе? Обычный вор, ничего в нем особенного нет, только вот инструменты воровские у него были неплохие, так их уже забрали… Он в железе сидит, за решеткой, в подземелье.
– Ты же все время будешь рядом, – подсказал Фран, уже решительно, но и незаметно доставая кошель. Нащупал золото, не вытягивая руку, вложил монетки офицеру в ладонь. – По-моему, никакого риска тут нет.
– Слугу своего оставишь в караулке, – решился офицер. – А мы – быстренько, иначе мне от служителей достанется.
– Быстренько, – согласился Фран.
Они вдвоем вошли в храмовую дверцу, прорезанную в воротах, быстро протопали по каким-то коридорам и лестницам, прошли небольшой пустой зал, спустились в подземелье, прошли очень узким коридором и оказались в сводчатой квадратной комнате. Тут стояли дыба и стол с кучей пыточных инструментов на нем и еще не остывший горн, в котором тлели угли. А потом попали в низкий коридор, в который выходило четыре забранные решетками ниши. В одной из них и содержался Берит Гиена. Он сидел на полу, прикованный за обе лодыжки к большим черным кольцам, вделанным в стену. Голову он не поднимал и даже не взглянул на тех, кто пришел в узилище.
Фран подошел поближе, света тут было мало, горел только один факел у самой двери, узник казался темной кучей тряпья и отчаяния, заметить которую было едва ли не труднее, чем разглядеть небо через все эти каменные своды.
Почему же виселица была таким знаком, гадал Фран, что связано с этим вот неудачливым воришкой? Пока он ничего не чувствовал, но смотрел и не торопился. Он уже понял, что волшебство Госпожи, если оно присутствовало в его поисках, спешки не терпит.
Смотрел и на этот раз долго, ни о чем не думал, лишь гадал, он – не он? Нет, ничего Фран сейчас не знал об этом Берите, ничего не мог понять, ни на что не мог решиться… А если ошибка? Если ему все это всего лишь привиделось от излишне крепкого вина, которым напоил их с Калметом владелец гостиницы?
Удостовериться можно было лишь одним способом. Он решился, чуть отвернувшись от капитана охраны, достал мешочек с медальонами. Попробовал пальцами через кожу определить, где находится тот, который привел его сюда, и вдруг вздрогнул. Один из медальонов даже через замшу был ощутимо горячим. Фран вытащил серый медальон, и из глубины камня, который был в него вставлен, ясно изливался непонятный, но видимый свет. Фран даже оглянулся на офицера, который скучал под факелом у двери.
Вот так, решил Фран, теперь следует испытать – совместится ли этот горячий медальончик с вором, прозванным Беритом Гиеной. Кто бы мог подумать, что в этом вот несчастном, никчемном недогнолле или каменном гоблине горит серая искра? Одна из тех, что так нужна Госпоже…
Фран повернулся к капитану охраны храма Метли:
– Господин офицер, мы тут одни, поэтому я буду говорить прямо. Ты хотел бы так разбогатеть, чтобы до конца своих дней ни в чем не знал нужды?
– Что? – не понял храмовник.
– Отдай его мне, офицер, – продолжил Фран. – А за это получишь денег столько, что не только тебе не истратить, но и детям твоим останется.
– У меня нет детей.
– Так заведи, – предложил Фран. – С деньгами, которые я тебе могу за вот эту кучу мяса и тряпья заплатить, ты купишь себе землю где-нибудь подальше от города Кость и невесту. А дети… Они сами заведутся.
– Ты шутишь? – спросил офицер, тревожно, но и с видимой жадностью вглядываясь во Франа.
– Ты уже пожил, наверное, повоевал и уж в любом случае – послужил. Пора позаботиться о старости. Не век же носить эти железки да выполнять распоряжения разных дураков, которые только и стараются, чтобы их подчиненным служба медом не казалась?
Офицер вздохнул. И вдруг тоже решился, вероятно, он был все же честным служакой, но магия Госпожи, не исключено, сказывалась сейчас на нем. Или магия медальона, или еще что-то, о чем Фран не хотел и думать.
– Дорого станет, рыцарь, – пробурчал храмовник едва слышно.
– Это хорошо, что дорого, – улыбнулся Фран. – За дешево я бы не согласился, заподозрил бы ловушку, капитан.
7
Было так темно, что Берит удивился, почему он ничего не видит. Раньше-то почти всегда видел, а тут… Только факел у двери давал свет, но при нем отчего-то становилось даже темнее, уж лучше бы его не было. И лишь спустя время, когда Берит как следует очухался, он понял, что глаза у него заплыли от побоев, которыми угостили его стражники, когда поймали и пока вели в эти казематы, и даже тут не вполне успокоились, а пинали и топтали его подкованными сапожищами, пока он не отключился.
Зато сейчас пришел в себя и вот – удивился, отчего света так мало. А его не мало, его глаза не видели. И тело болело, да так, что прежде он и не знал, что может быть так больно. К тому же ему вывихнули правую руку, и, может быть, в двух суставах, в плече и у кисти… Или в локте, кто же при такой боли поймет, где у него суставы выдернуты?
Он сумел поднять левую руку, попробовал раздвинуть веки, нет, прикосновение к глазам поднимало такую болезненную волну, что он и сам не рад был, что левая рука двигалась. Все же зачем-то он поднял ее еще выше и стал царапать стену. Его прочные, сильные когти сумели выскрести из стены несколько камешков. Он надавил сильнее, пока и эта рука не заболела у когтей. Нет, не получится ему ударить хотя бы одного стражника когтем по горлу, когда придут его забирать, слаб он, стражники-то, когда молотили его, знали, что делают. Уж очень сильно били, почти ничего теперь он не мог против них, как ни старайся.
Чутье ему подсказывало, что скоро рассвет, значит, и повесят тоже скоро. Он вдруг понял, что, пока валялся без сознанки, все равно что-то да слышал – вот только нерадостные это были звуки, кажется, где-то рубили дерево. И не составляло особого труда догадаться, это виселицу устанавливали, должно быть, неподалеку. И зачем он только пришел сюда, зачем согласился на предложение Падана?
