данного случая питья. Вернее, она, конечно, знала основные компоненты – красное вино, семьдесят две капли настойки белладонны, растворенной в северной водке, изготовленной из воды ледников семи вершин горы Забытых Богов, тринадцать гранов сухой крови карлика, родившегося в полночь лунной ночи, соки двух десятков южных трав, причем некоторые были чистыми, выдавленными из растений, а некоторые требовалось настаивать на крепчайшем бренди или на уксусе, порошок из сушеной летучей мыши, мелко порубленные кусочки печени горного козла, два грана опийного мака, какая-то ужасно ядовитая соль на основе ртути и многое другое… но вот в точную рецептуру вдаваться не собиралась.
Ванда наконец-то уселась в кресло, поерзала, устраиваясь поудобнее, немного посидела, ничего внешне не делая. Но Джарсин видела, какие силы она призывает себе в помощь, и от этого хладнокровной, неустрашимой архимагичке стало не по себе. Она давно не пользовалась воззванием к Пресветлым богам, она и хотела этого – помнила, что потребовала, чтобы пифия сделала самое точное прорицание, – и страшилась, потому что боги не дают знание просто так, без своей цены, которая заранее, конечно, была никому не известна и могла быть наложена не на предсказательницу, а прямо на нее, на Наблюдательницу… Ванда воззвала к Колодцу, хотя, наверное, это было уже скорее Вызывание, немного другое направление мыслей, чувств и воли. Колодец стал отзываться.
Кнет, как у него бывало при чрезмерно решительном обращении к магическим силам, негромко завыл, но к такому его поведению все уже привыкли, потом он стал зажимать себе нос, из глаз у него потекли слезы, – видимо, запах из Колодца поднялся первой волной. Джарсин сама-то ничего еще не чувствовала, но Ванда уже стала понемногу отходить от этого мира. Она откинула голову, глаза у нее сделались белыми, руки, прежде спокойно лежащие на подлокотниках, тоже стали белыми, она вцепилась в кресло так, что сейчас ее не могли бы оторвать и орки с големами.
Она вдруг изменилась, стала едва ли не прозрачной и в то же время сделалась больше, массивнее, в ней уже не было ничего от смертного существа. Она едва ли не заполнила собой все помещение, почти закрыла сам Колодец, как пробка, как плита, надвинутая на него. Из пропасти внизу повалил довольно густой пар, странно, но архимагичка по-прежнему не ощущала его запаха.
– Сегодня мы не слишком преуспеем… – Дальше что-то непонятное, видимо, Ванда заговорила на языке, в котором даже Джарсин не понимала многих слов. – Но собраться следует на священной цифре девять. Да, девятка в этом деле, по которому вызваны священные силы, имеет наивысшее… Знак! Это и есть требуемый знак, без него не обойтись.
Ванда умолкла. Молчание затягивалось, но Джарсин была готова сидеть и слушать то, что Ванда могла бы произнести, сколько угодно. Однажды она просидела так трое суток, пока прорицательницу не унесли, истощенную и почти мертвую от перенапряжения. Кажется, тогда это была не Ванда, кто-то другой. Может быть, тогда пифия и в самом деле умерла.
В магии чисел Джарсин не любила девяток, что-то с ними было для нее неприятное связано, хотя, что же именно, она забыла. Осталась только стойкая неприязнь к самому числу. Или к знаку, которым он обозначался, ведь это последний из ряда первичных цифр… Или буквенное изображение девятки ей не нравилось?
– Неопределенность всего лишь подсказывает, но, как правило, не лжет, – сказала Ванда твердым, трезвым тоном. Вот только голос звучал не ее, а низкий, демонский, от которого и до Ведьминого крика было недалеко. – Нужен свободный поиск, и не иначе. Следует составить всех воедино, но есть условие, чтобы смертных не лишали свободы воли, тогда они сложат новый Камень как исполнение собственной цели и сути существования… Чтобы потом, позже, если удастся, присвоить его. Вот только – захочет ли он того?.. В нем будет чрезмерно много воли Богов, которых я не вижу, которые нам неизвестны.
Вот этого Джарсин не ожидала, она-то полагала, когда дело коснется смертных, она будет, как всегда, дергать их за веревочки, словно марионеток, и они исполнять все не только под ее контролем, но даже и в том виде, в каком ей заблагорассудится. А тут вдруг такое – свобода воли… И для кого? Для презренных мелких насекомых, с которыми она разучилась считаться еще тысячелетия назад… Поистине, прорицания бывают неблагородны, но все же их приходится исполнять, иначе они обижаются и становятся неточны, а то и действуют против наговоренного…
– Действовать должны посыльные, не ты, Госпожа, но ты и сама знаешь… Отбирать нужно, тоже сообразуясь с их силами и волей и нацеленностью на смертных. – Ванда сидела уже почти как обычно, даже слегка расслабленно, вот только пот стекал с нее так, что, казалось, она почти плавала в своем кресле, и ткань платья облепила ее будто вторая кожа… Его стало даже не видно, будто бы пифия осталась нагой, как новорожденная. Голос ее снова изменился и стал совсем иным, видимо, предсказание на этот раз оказалось удачным, и через нее говорили несколько Предвечных, или демоны, которым, как известно, открыты самые разные аспекты будущего. – Следует готовиться к войне, это будет чудовищная война, в которой магия столкнется с магией, в которой погибнет многое из того, что ныне нам знакомо… Но Камень миру необходим, и сражаться придется в любом случае.
Да, война, конечно, дело рискованное, но в данном случае Джарсин и сама догадывалась, что без борьбы, скорее всего, не обойдется. Противников у архимагички было достаточно, хотя с ее силами она не представляла, кто бы мог бросить ей вызов, кроме, пожалуй, некоторых других архимагов, и то в альянсе, в союзе между собой… Например, Вильтон мог бы создать такой альянс или даже Марсия Клин, она по любому поводу пробует сначала повоевать, а лишь потом начинает думать. И ведь очень-то глупой ее не назовешь, она по- своему умна, вот только воевать слишком любит, и смотреть, как воюют, – это у нее основное развлечение.
– Кто победит в войне? – спросила Джарсин.
– Все победят, захватив то, чего не ожидали, и все проиграют, потому что получат то, чего заслуживают и хотят.
Типичный ответ пифии, с раздражением решила Джарсин. Но она сама была виновата, она потребовала прорицания, не решив еще про себя, какой вопрос следует задать, сформулировала лишь свое требование, и то – слишком размыто, слишком неопределенно в частностях. Хотя частности она видела довольно ясно, если незаметно для себя тоже впадала в состояние предвидения, вот только без транса и потери общего контроля.
– Я сумею одолеть врагов, если они найдутся?
– Самоуверенность – не то, в чем следует искать подтверждение пифии… Враги найдутся, оружие следует ковать уже сейчас, его тебе может не хватить. Хотя бы ты и полагала, что этого не случится. Великая развилка мира проявится и в этом тоже. Ее создадут не герои и не маги, а обычные… – Дальше снова на незнакомом языке, кажется, что-то о древних богах.
Именно о древних, а не о Пресветлых, как обычно получалось при использовании Колодца и Ванды. Джарсин автоматически приготовилась обострить свою память, чтобы и через много лет при желании вспомнить едва ли не каждый звук, который сейчас выговаривала Ванда, и разобраться в этом предсказании на незнакомом наречии, но потом решила этого не делать. Прорицание все равно получалось каким-то невнятным и не слишком подробным, как ей хотелось. А спросить еще раз, по любому конкретному поводу – всегда возможно. Так что не стоило, как говорилось в простонародной поговорке, съедать весь пирог за один раз.
– Что мне следует знать определенно?
– Две вещи. – Ннеожиданно Ванда сникла, сделалась маленькой, как девочка, почти карлицей. И заговорила едва ли не с детским присюсюкиванием, это было странно,
