А когда проснулся, снова был почти собой, Ростом Гриневым, капит… Нет, уже майором, хотя, без сомнения, лучше бы оставили капитаном, так и звучало получше, и привычней было бы слышать.
Как Рост ни был слаб, он приподнял голову. На расстоянии вытянутой руки в кресле, похожем на то, что он уже видел где-то, полулежала Лада, укутанная под самое горло тяжелым мехом. От него исходил запах чего-то дубильного, Лада тоже пахла, но скорее – беспокойством и застывшей, словно холодец, болью. «А ведь это кресло я видел тут, – понял Ростик, – только тогда его вид не дошел до мозгов, остался где-то, где всегда застревает то, чего человек не хочет видеть». И Ладушка, красавица, умница, подруга, каких мало, забрала его боль себе, выпила из него это, чтобы ему было легче. И даже не побеспокоилась – а сумеет ли сама с ней справиться. «Все-таки девчонки – очень хороший народ, – решил Ростик, – гораздо лучше, чем я».
Еще он хотел пить и есть. Теперь его желудок требовал чего-нибудь, лучше горячего, чтобы не болеть так… истошно. «Ладушка», – позвал ее Ростик мысленно, и чуда не произошло, она по-прежнему спала. Он попытался обслужить себя сам, вот только бы нащупать в этой полутьме хоть что-нибудь, похожее на воду или бульон… При воспоминании о бульоне он даже застонал.
Лада проснулась, тут же все поняла, принялась поить его с ложечки. Приятнее у Роста ничего в жизни не было, он даже похрюкивал от наслаждения. А потом уснул снова.
Он поднялся только на третий день и то не был уверен, что не провалялся дольше, только Лада, по каким-то своим женским тактическим соображениям, это от него решила скрывать. И всех остальных настропалила, чтобы правду Ростику не говорили. И хотя его раскачивало от ветра, когда он выбрался на палубу, решил, что пора приниматься за дела. А может быть, ему надоело спать, захотелось перестать быть эдаким овощем – только есть и спать в состоянии.
Но решение оказалось не самым удачным. Даже пурпурные, которые на своем, солдатском уровне все понимали не хуже, чем офицеры корабля, прятали от него глаза. Отворачивались и делали вид, что не замечают его, иногда даже поздороваться забывали. Этот рефлекс у них Ростик помнил по плену, они так вели себя только в том случае, если что- то очень важное, значимое для всех провалилось по вине того самого человека, на которого все надеялись. Словно бы он не должен уже жить, а предпочтительным исходом для него будет… ну, как минимум отставка. «Плохо, – думал Ростик, – если пурпурные так ко мне относятся, лучше уж поручить командование кому-нибудь еще, кто не навалял столько ошибок, не провалился там, где должен был, обязан был остаться на высоте, исполнить должное, выполнить свой долг и даже не как-либо, а наилучшим образом».
Офицеры, впрочем, думали иначе. Они даже собрались на совещание, объяснив Росту, что все в общем и целом в порядке, корабль практически готов. Даже взрывпакеты, которые Рост просил у Боловска в сумасшедшем количестве, прибывают.
Тогда Рост, со всей отчетливостью в практическом неисполнении задуманного, которое очень явственно наложилось на его теперь исключительно ясное сознание, произнес целую речь. И чуть было не закончил ее фразой: мол, теперь им не остается ничего другого, только рисковать, надеясь на удачу, но как-то сдержался. Говорить такое, конечно, не следовало.
Тем более это и без его слов все сами понимали. Должно быть, его речь подтолкнула Квадратного, который встал с места и очень точно доложил, что имеются случаи дезертирства. Причем сбегали не только всегда очень озабоченные безопасностью бакумуры, но и пурпурные. Люди, как тут же вставил кто-то из офицеров, еще не уходили, но разговоры, как добавила к сказанному Баяпошка, бывали очень неприятные.
Рост выслушал все это, но ничего предпринимать не стал. Просто оглядел собравшихся и с шумом вздохнул. Он не знал, что делать. По-настоящему еще не оклемался или просто ничего был не способен придумать…
А той же ночью, когда даже Лада спала беспокойно, словно ей снились все смерти, которые им предстояли в походе, и мягко, по-женски ворочалась рядом с неспящим Ростиком, вдруг…
Именно вдруг, без стука, распахнулась дверь в командирский кубрик, довольно тесный, но отлично приспособленный под размеры человека, и на пороге, освещенный светом из коридора, вырос Ромка. Он был в этот момент каким-то непомерно длинным, худым и растрепанным. И, даже не убедившись, что Ростик проснулся, тут же почти закричал:
– Вахтенные докладывают, что викрамы появились у борта. И куда-то под корабль ныряют… – Голос его упал до шепота, он, кажется, боялся спугнуть удачу, которая на них нежданно свалилась. – Может, они все-таки пришли?
Рост оказался на ногах раньше, чем понял, что спал совершенно голый. Но это было неважно. Если бы с таким докладом прибежал не Ромка, а кто-нибудь еще, Рост бы все равно вскочил. Он принялся одеваться.
– В трюмы, где викрамы обычно обитают, уже кто-нибудь ходил?
– Нет, тебя ждут… Это ведь ты с ними умеешь разговаривать. Они ведь тебя слушают…
– Если бы слушали, – Рост загородил Ладу, которая в прозрачной ночнушке скользнула за ширму, чтобы тоже одеваться, – не томили бы столько времени. Нет, брат Ромка, они сами по себе. С этим придется считаться.
– Ну, теперь-то… – Дальше Ромка не договорил, да и ненужно было.
Втроем они почти бегом пронеслись через весь корабль с его нескончаемыми коридорами и оказались в трюмах, устроенных между бортами, там, где обычно жили викрамы на кораблях пурпурных. К счастью, Ростик отлично помнил этот путь, он-то его и указывал на бегу. И оказался там даже раньше, чем многие из пурпурных, которым была известна архитектура всего корабля.
А когда они вышли на мостик, с которого викрамов полагалось кормить, то Лада даже ахнула, сжав руки в кулачки у груди.
