– Отчего же им не знать? Они тут, если не считать дваров, самые сильные звери, могли разведчиков и до междулесья высылать. Или их охотничьи партии сюда доходили… Ведь мы так и не установили, как у них вообще мозги варят.
Изыльметьев чуть повернулся к нему, не до конца, но Ростик все равно слегка содрогнулся. Его лицо представляло собой сплошной кусок сожженной кожи, но не так, как обгорали, например, танкисты во время Отечественной на Земле, а гораздо хуже. Кожа омертвела, собралась складками и стала какого-то жуткого коричневато-желтого цвета. Это у него произошло из-за той медузы, черт бы ее побрал. Кажется, некогда очень даже симпатичный Изыльметьев изрядно переживал по этому поводу, даже с девчонками после травмы у него не получалось, как Росту сказала на аэродроме одна из подружек Василисы, служившая переводчиком между пурпурными пилотами и людьми. К Росту она почему-то питала самые дружеские чувства, вот и наболтала, чего можно было бы не рассказывать.
– Ты как себя чувствуешь, Сергей? – спросил Ростик, чтобы хоть что-то спросить.
– Ты о ранении? – Серый вздохнул. – Я же тебе еще на аэродроме докладывал, командир, что я здоров. Выносливость полностью восстановилась, могу служить… Или у тебя есть сомнения, претензии?
У Роста их не было. Изыльметьев действительно оказался отменным пилотом, хотя только-только вышел из госпиталя после ранения над Гринозером. Вот только одно было удивительно, он взял себе в напарники двух пурпурных пилотов, одного звали Сабур, другого – девушку – Мириам. Оба были габатами, девушка, правда, была чуть крупнее. У них имелось одно исключительное свойство, оба умели отлично крутить котел. Когда один из них сидел за рычагами в помощь Серому, а загребной уставал, у котла вставал другой из пурпурных. Лишь иногда кто-то из них просил Ростика на пару часов сменить их за рычагами, чтобы все-таки отдохнуть в башенке с пушками.
С этой лодкой тоже было не все понятно. Начать с того, что без этих пушек Изыльметьев лететь отказался, когда узнал о задании. Мотивировал тем, что над этими пространствами много прозрачных китов, хотя они ходили тут не стаями, как над Одессой. Это было понятно и разумно. Но еще Изыльметьев на эту же летающую бочку установил дополнительных три орудия, под брюхо, между передними блинами. Ими мог стрелять любой из пилотов, хотя обычно ни один из пурпурных пилотов к гашетке даже не прикасался, стрелял только сам Серый.
Еще он покрыл эту лодочку специальным составом, объяснив, что улучшает ее аэродинамику и, следовательно, скорость. Лодка действительно оказалась быстрой, но Рост подозревал в этом составе еще какое-то свойство, может, Изыльметьев верил, что засохшая… грунтовка сделает обшивку более прочной и та выдержит попадания из пушек комши?
Обычно они ходили над пауками весь день, а на ночь, не возвращаясь на корабль, присаживались на краю Водного мира, где было посуше и побезопасней, охотились для ужина, отсыпались, потом взлетали снова. И опять ходили кругами над рекой паучьих спин. Хотя момент, чтобы лететь за топливом для антиграва, неумолимо приближался. Вот только Изыльметьев тяготился, оказываясь среди людей, хотя на корабле их служило менее полусотни, остальное его население составляли губиски, и при желании на всей этой невероятно большой конструкции можно было неделями не встретить человека.
– Командир, – вдруг заговорил Изыльметьев, – когда вернемся, может, похлопочешь, чтобы меня в гиганта пересадили?
На гигантов у Серого была надежда. Он рассчитывал, раз они Еве Бахметьевой новую ногу вырастили, может, они и ему физиономию подправят?
– Ты сколько в летателях времени провел за эту зиму? – спросил Рост. – Месяца три, а то и четыре?
– Не меньше, – нехотя признал Изыльметьев.
– И никаких особых улучшений, как мне рассказали, не произошло.
– Не знаю, – вдруг едва ли не жалобно проговорил пилот, – не понимаю. Почему так вышло со мной? Другим они все залечивают, а мне… Может, я неправильно думал в них? Или мне какого-то нестоящего летателя подсунули? – Он помолчал. – При желании я могу договориться, чтобы Ева мне своего на время ссудила.
– Договориться можешь, Ева – девушка добрая. Но вот что любопытно, у меня есть пятна на коже, которые паучки у жертвенного столба на Вагосе, в плену у кваликов, оставили. – Изыльметьев кивнул, он читал ту дурацкую книжку, которую Рост написал, вернувшись домой. – Они остались. А это наводит на мысль, что химические ожоги или те травмы кожи, которые оставляет пищеварительный сок, почему-то им не поддаются. У гигантов выходит лечить только механические повреждения человека. Но не травмы от химии.
– Утешил, – вздохнул Изыльметьев. – Так что же мне, до самой смерти ходить с такой-то рожей?
– Преувеличиваешь ты, Серега, каждый знает, что это не просто так получилось, а на войне, и через пару минут, как с тобой разговоришься, уже забываешь об этом. Один ты и помнишь… По поводу своей физии.
– Была бы у тебя такая, тоже бы помнил. – Он снова вздохнул. – Мне по ночам снится, что я нормальным стал… Даже среди аэродромной обслуги Квазимодо прозвали.
– Дураки везде есть, а среди наших… Тем более что у Квазимодо помимо неприятной рожи был еще и горб. И был он глухой. Хотя человеком оказался неплохим.
– Ты все-таки поговори со Смагой, сейчас на корабле он всем заведует. Пусть мною кого-нибудь из наездников сменит. Я же на летателях классно хожу, со мной еще только человека три могут соревноваться… И наездников менять полагается, а то некоторые из них, когда вылезают на свет, уже и чай пить не в состоянии, молоком ящерокоров их выхаживают.
Да, в этом Изыльметьев был прав. Наездников было так мало, что иные из них и восстанавливаться не успевали. Плохо это выходило, но новых после смерти Астахова Докай почему-то почти не подготавливал. Да и время было неподходящее. Как Росту сказал Смага,
