якобы в туалет, и меня вновь обеспокоило, насколько сильны в ней дурные предчувствия относительно моей находки. Прежде чем протянуть письма Россу, я негромко поинтересовался:
– Как у тебя с деньгами, Росс?
– Терпимо. На следующей неделе ожидаю чека. Это ни о чем не говорило. Росс постоянно ожидал чека.
– Уверен, что не нужна помощь?
Вместо ответа Росс протянул руку за письмами, уселся и молча принялся разглядывать, явно не читая. Каждый раз, как мы говорили о деньгах, мне становилось невероятно его жалко. Глядя на его лысую голову, усеянную крапинками, как яйцо, я мысленно вернулся на тридцать лет назад, в Оксфорд. Мне вспомнилось, как мы ночи напролет читали друг другу стихи и болтали о женщинах. Вспомнилось, как я впервые увидел его, это было на вечеринке, и он стоял в углу, словно мрачная скала в бурном море.
– Вообще-то, полсотни пригодились бы, – наконец пробормотал он. – Верну, как только получу те деньги.
Я достал чековую книжку и выписал ему сотню, по опыту зная, что смущение мешает ему верно оценить свои потребности.
– Спасибо, Клод.
– Пустяки, – ответил я так же небрежно. Помогать Россу деньгами было все равно что помогать себе другому, выбравшему иную дорогу, живущему жизнью, которой мог бы жить я сам, если бы все сложилось не так, как сложилось. – Быстренько прочитай письма, пока Элен не вернулась.
– Что за спешка такая?
– Ей они не нравятся. – Я скривился, передразнивая Элен, и сказал ее хриплым голосом: – «Чувствую, что там какая-то грязь, Клод».
Мы рассмеялись.
– Господи Боже! – кричал Росс. – Опять пресловутая женская интуиция! Что-то она, видите ли, им подсказывает! – Продолжая улыбаться, он склонился над письмом и принялся читать. Минуту спустя улыбка сползла с его лица, и он сказал совершенно иным тоном: – Понимаю, что она имеет в виду, хотя…
– И ты туда же!
– Все, что касается Байрона в опере, – замечательно, но вот сам автор письма… что-то есть в нем очень неприятное. – Росс дочитал страницу и увидел зашифрованные строки. – Боже всемилостивый! – тихо пробормотал он.
– Росс? В чем дело? – Но он, не отвечая, смотрел широко открытыми глазами на тонкую коричневатую страницу. – Что такое?
– Дьявол! – прошептал он и медленно поднял на меня глаза, словно в трансе. – Дьявол!
Я постарался взять себя в руки, но Росс, должно быть, заметил мое потрясение и неожиданно захохотал.
– Жаль, что ты не видишь себя, ну и дурень! Здорово я тебя разыграл!
– Чертовски смешно, – рассерженно сказал я, забирая у него письма и пряча их в карман пиджака.
– О, Клод, тебя всегда ничего не стоило обмануть! Если б ты только мог видеть себя со стороны! – Он встал, состроил страшную рожу, выставил скрюченные пальцы и жутко завыл: – Дья-а-вол! Дья-а-вол!
Потом снова захохотал, утирая выступившие слезы. Росс всегда смеялся как-то неестественно, как человек, слегка одичавший от слишком долгой жизни в одиночестве.
– Да заткнись ты, писака полоумный.
Но Росс никак не мог остановиться. Глядя на него, я заметил то, что замечал и прежде: когда он смеялся, его глаза становились еще мрачней и отрешенней. Как два калеки на балу.
– Все же поделитесь с нами, мистер Вулдридж, – с притворной серьезностью вдруг сказал он, – каким образом человек, такой безнадежно легковерный, как вы, добился успеха в бизнесе?
– Я не легковерен, отнюдь. Просто, когда я возвращаюсь домой, я оставляю свою подозрительность в машине.
Росс перестал улыбаться.
– Хороший и прямой ответ.
Я со вздохом встал и продолжил готовить ужин. Мне следовало бы предвидеть, что Росса не заинтересует моя скромная находка, которая, в конце концов, не имеет прямого отношения к книге, которую он пишет в данный момент.
Вечер прошел славно, как, впрочем, кажется мне сегодня, проходили в то время все наши вечера. Элен вернулась, и, пока ужин доходил на плите, мы сидели втроем за столом, покуривая, попивая вино и непринужденно болтая, как люди, знающие друг друга вот уж тридцать лет. Несмотря на свой безрассудный страх, Элен не могла удержаться от предположений относительно писем. Прежде чем подавать на стол, я откупорил еще бутылку вина, вследствие чего мы с Россом скоро начали строить и вовсе дикие теории.
Едва ужин был подан, заявился Кристофер, пунктуальный, как обычно. Дети у меня рослые, но если Фрэн – сама красота и стройность, то Кристофер – сутулый увалень. Хотя он в значительной степени унаследовал от матери ее мечтательность, но был начисто лишен ее тонкости и оттого грубоват. Вопреки всем доводам рассудка, он упорно желал изучать философию в университете, и теперь большее время пребывал на иной планете.
Хотя Кристофер и Фрэн прекрасно ладили между собой, они даже в младенчестве были разными. Кристофер был золотым ребенком, тихим и уже тогда задумчивым. Фрэн, родившаяся спустя пять лет после Кристофера, не давала нам покоя ни днем ни ночью, орала, словно ее черти поджаривали.
Однажды, когда Кристоферу было двенадцать, соседи обвинили его в том, что он насыпал песку в бак их новенького «вольво». Я был доволен, во-первых, потому, что мой сын неожиданно для меня оказался храбрецом, а во-вторых, потому, что чертовы соседи никогда мне не нравились. Не показывая, что я горжусь им, как иногда и следует поступать отцам, я устроил ему хороший нагоняй. Кристофер понуро слушал, а потом вдруг разразился слезами и признался, что он тут вовсе ни при чем, что это все Фрэн, ее рук дело. А он просто боялся мне рассказать. Лишь тогда я понял, что настоящий заводила у них – она, хотя и на пять лет младше его.
С возрастом она не стала покладистей. Когда ей было четырнадцать, один из учителей поймал ее на проступке, подробности которого до сих пор покрыты мраком, – тогда она привела в действие огнетушитель в мужском учительском туалете. Ее не выгнали из школы только благодаря дипломатическим усилиям с моей стороны, выразившимся в изрядном пожертвовании на новый спортзал. Она каким-то образом изловчилась сдать экзамены и перейти в следующий класс. Что было дальше? А то, что целыми днями она бездельничала, слушала так называемую «музыку» у себя в комнате, а по ночам усвистывала из дому и успела переспать с половиной южного Лондона.
В отличие от Элен, я чувствовал, что мой долг – приструнить нашу дочь, но мое намерение грозило привести к некоторым трениям в семье. Жена во время одного из наших с ней многочисленных споров относительно политики
Братец «бомбы», несмотря на все свои заскоки, водился с компанией, вызывавшей
