– Раз это свободный дом, он и должен чувствовать себя свободно. Везде свои обычаи. Ему надо научиться приспосабливаться. Горбись, Паоло! Только дома не делай этого на глазах у матери, вот и все.
– Соломоново решение! – быстро сказал я, увидев, что Анна снова готова наброситься на Паоло. Бруно важно кивнул, принимая комплимент, а я поспешил наклониться к Анне. – Еще салата, Анна?
Некоторое время Паоло продолжал дуться. Я жалел его. Несколько недель он старательно изображал передо мной, какой он уже большой, и вот все уничтожено одним вероломным ударом. Матери могут быть ужасны.
К концу вечера я стал испытывать неприязнь к Анне. Хотя она прислушивалась к Бруно, я чувствовал, что это лишь для вида, потому что сейчас они не одни. Он был слишком мягок, чтобы в собственном доме справляться с такой волевой женой.
Слегка сюрреальную атмосферу ужину придавал Перси, который делал круги над столом. К этому времени крылья у него достаточно отросли, хотя он, видимо, еще быстро уставал и потому мог продержаться в воздухе не больше минуты. Но он не только сообщал нашему застолью сюрреальность, но еще и держал меня в постоянном страхе: мне рисовалась кошмарная картина, как он гадит на голову Анне, протягивающей тарелку с просьбой положить ей того или другого.
После десерта она сказала, что Паоло пора спать, и для бедного парня это было последней каплей. Бруно и я запротестовали, но она была непреклонна. В конце концов я уговорил ее позволить Бруно остаться допить со мной еще несколько припасенных бутылок вина. Она может ехать с Паоло, а для ее мужа я потом вызову такси.
Когда они уехали, мы с Бруно, сбросив пиджаки, устроились на балконе, попивая вино и болтая. По ту сторону сетки в теплом воздухе садов кишели москиты, летучие мыши и ночные мотыльки. С неравными перерывами от одного из фонтанов доносился лягушачий хор. Дальше, внизу, вдоль берега залива мягко мерцала и переливалась дуга огней, гудящая, как огромный генератор.
Я чувствовал легкость на душе, какую, уж думал, не смогу никогда испытать, почти роскошную легкость. Бруно был откровенен и доброжелателен. Он никогда не изменял жене, торжественно признался Бруно, – из любви к ней, но еще больше из любви к детям. Он жил для них.
– Они бросят тебя в беде! – сказал я, ощущая, как во мне поднимается пьяный гнев. – Как пить дать. С детьми всегда так.
– Только не мой Паоло! – ответил Бруно с обидой. – Он скорей умрет, чем опозорит меня.
– Неужели? Как это все по-итальянски.
– У тебя есть семья,
– Была, но больше ее нет. Моя жена сбежала с моим лучшим другом.
– Ты убил его? – спросил Бруно, будто это само собой разумелось.
– Конечно. Картофелечисткой. Послушай, почему бы не пойти искупаться?
– Потому что уже давно ночь, это во-первых. Да и в любом случае в бухте нельзя купаться. Грязно.
– Тогда покажи, где можно. Мы поедем на моей машине. Можешь сесть за руль, если хочешь.
Бруно не смог устоять. Мы оставили моих любимцев по своим углам, бросили в багажник «моргана» пару полотенец и несколько минут спустя уже мчались на север по прибрежному шоссе. Бруно доехал до северной оконечности знаменитого залива, резко свернул на боковую дорогу и остановился у моря.
– Ты действительно хочешь купаться?
– Конечно, – сказал я и начал расстегивать рубаху.
– Я всегда знал, что англичане ненормальные.
Мы разделись, осторожно доковыляли до последних камней и нырнули. Как только вода сомкнулась надо мной, я совершенно протрезвел.
Какое-то время мы развлекались тем, чем обычно развлекаются в таких случаях: бегали наперегонки по берегу, несколько раз нырнули, поспорили, кто ныряет лучше, и, чтобы разрешить спор, опять, поднимая брызги, прыгали в воду, покуда я не сдался.
– Давай спокойно поплаваем, – задыхаясь, предложил я, – чтобы отдохнуть.
Мы легли на спину и медленно поплыли по дрожащей лунной дорожке, чуть шевеля руками, словно отгоняя воображаемую рыбу. Море было тихим. Справа от нас сиял огнями Неаполь, дальше темнел громадный силуэт объятого сном вулкана.
– Все-таки это была не такая уж сумасшедшая идея, – немного погодя сказал Бруно. Плывя на спине, он с ленивой грацией настоящего атлета сделал несколько гребков, как мельница крыльями. – Хорошо поплавать ночью.
– Да, это было весело. Спасибо, что согласился.
– Я получил удовольствие… Эй, а ты когда-нибудь плавал под водой?
– Нет, никогда.
– Хочешь попробовать? Могу научить. У меня есть пара аквалангов.
– Это было бы замечательно. А лодка у тебя есть?
– Нет. Была когда-то, маленький ялик, но когда пошли дети, я не мог позволить себе держать ее. Просто ныряю с берега.
– Подойдет. Я не привередлив.
Бруно рассмеялся:
– Я заметил! Для богача у тебя очень легкий характер. – Он нырнул, как дельфин, и не появлялся, казалось, вечность. Я уже начал думать, что он утонул, как он вынырнул рядом со мной в туче брызг, блестя торсом в лунном свете. – Тогда в субботу и отправимся.
Поразительно, насколько может меняться настроение. (Музыка – поразительная вещь!) Впервые после того, как я покинул Англию, я испытал чувство беззаботной легкости, однако стоило мне расстаться с Бруно, как оно сменилось глубочайшим отчаянием.
В ту ночь я так и не ложился. Сидел на балконе и смотрел на спящий город, куря и прихлебывая джин. Дружбы с Бруно никогда не будет достаточно. Пустота, которая все поглотила, когда я жил дома, с легкостью пожрет и подобные банальные отношения.
Минут через двадцать после того, как встало солнце, я, словно пробуждаясь от транса, заметил окружающий мир. Воздух был еще прохладен, но в нем уже ощущалось напряженное ожидание надвигающейся жары. Я встал, расправляя одеревеневшее тело, еще слегка пьяный, и поднял москитную сетку, затягивавшую балкон. Облокотившись о перила, окинул взглядом неспокойное море, торжественные, подернутые дымкой холмы.
Неожиданно я услышал какой-то шум так близко у себя над головой, что поспешил пригнуться. Темная тень промелькнула над плечом. Выпрямившись, я понял, что это Перси. Он пролетел мимо меня и полетел дальше, над городом. Он явно отвык летать, потому что вскоре сел отдохнуть на телевизионную антенну на крыше.
Когда я понял, что произошло, меня пронзила невыносимая боль. Я принялся прыгать, выкрикивая его имя, махать руками, как ненормальный, надеясь, что он просто пробует летать и вернется, но он не обращал на меня внимания. Он снова поднялся в воздух и полетел сначала неровно, но потом набрал высоту и обрел уверенность, полетел прочь – над хаосом Неаполя на юг, в Африку.
Я смотрел ему вслед, пока он не превратился в точку на фоне голубой дымки холмов. Когда он исчез из глаз, я подумал, что потерял его навсегда, но тут снова увидел его. Он возвращался дважды или трижды, пока не исчез окончательно, растворился в слоистой
