образования, якобы самого по себе враждебного всяким формам подавления, оставляет в стороне вопрос о социальной функции знания (науки) в развитом капиталистическом обществе, о социальном положении его носителей.
Если еще несколько десятилетий назад выходцы из буржуазных (и мелкобуржуазных) слоев, как правило, наследовали не только «дело», но и социальный статус отцов, то сегодня «классовые гарантии» молодого поколения становятся крайне зыбкими, что находит выражение в его сознании.
Интеллигенция капиталистического общества, ранее в массе своей не вовлеченная в процесс непосредственного производства прибавочной стоимости, могла еще до недавнего времени чувствовать себя достаточно «свободной», либо потому, что обладала привилегией на господство (т. е. входила или имела возможность войти в ряды господствующего класса), либо потому, что обладала привилегией не быть непосредственным объектом господства и манипулирования. Теперь в значительной своей части она утрачивает свое некогда «свободное» и «привилегированное» положение, превращается в наемных тружеников, все больше приближается по своему положению к рабочему классу, что толкает ее на выступления против господствующих в обществе порядков.
Эту тенденцию в изменении социального статуса интеллигенции по мере развития капитализма отмечал еще В. И. Ленин: интеллигенция «занимает своеобразное положение среди других классов, примыкая отчасти к буржуазии по своим связям, воззрениям и проч., отчасти к наемным рабочим, по мере того, как капитализм все более и более отнимает самостоятельное положение у интеллигента, превращает его в зависимого наемника, грозит понизить его жизненный уровень» [5].
Аналогичная картина характеризует и положение студенчества. Студент, вышедший из буржуазной среды, как будущий интеллигент, лишается в своей массе твердых гарантий сохранения привилегированного социального положения, какие были обеспечены ему еще несколько десятилетий назад. «Как и рабочий, – пишет Жорж Коньо, – он является на рынок рабочей силы и должен заключить контракт с капиталистом. Он должен стать крохотным винтиком в механизме капиталистического государства, превратиться в труженика, получающего заработную плату. Если ему и повезет и он найдет работу, то, например, студенту, получившему диплом социолога, будет поручена лишь предпринимательская газета на предприятии, предпринимательское руководство досугом, предпринимательская организация спорта и т. д. Сегодняшний студент является прообразом работника умственного труда, который будет рабом системы прибылей. Интеллигент при таком положении чувствует себя таким же эксплуатируемым, как и рабочий… Молодой интеллигент сталкивается со скупым на работу мальтузианским обществом, которое неспособно включить в свою тесную структуру потенциальную рабочую силу нового поколения, которое не может ни предоставить этому поколению работы, ни поставить перед ним высокие исторические цели, ни обеспечить ему перспективы какого бы то ни было рода» [6].
Такая ситуация вызывает конфликт между прежним (предопределенным буржуазным и мелкобуржуазным происхождением) социальным статусом значительной части студенчества и связанными с ним ожиданиями (формирующимися по стереотипам, по-прежнему официально подкрепляемыми школой) и ожидающей его реальной перспективой пролетаризации, которая вызывает его резкое недовольство. [В так называемой «Сорбоннской хартии» мы читаем: «Раньше мы представляли собой ничтожную горстку будущих привилегированных лиц, неизбежно интегрируемых обществом. Теперь мы являем слишком большое «меньшинство», не интегрируемое, но сохраняющее статус прежнего «меньшинства». Таково противоречие, с которым столкнулись мы, дети буржуа. Мы больше не уверены в своем будущем положении руководителей. Таков единственный источник нашей революционности… Отныне мы – трудящиеся, как и все остальные. Мы – капитал общества, а не его будущие руководители» [7]]
Выступая как источник социального протеста, она фиксируется в сознании студенчества и интеллигенции, правда в большинстве случаев в неадекватной форме. Двойственность, противоречивость бытия проявляется в расщепленности, разорванности сознания. Так, изменение социального положения вызывает протест против господствующих социальных отношений, против бюрократизации общественной жизни, роста антидемократических тенденций, сужающих «пространство» для проявления личной инициативы и т. д. Но этот протест у леворадикальной, не стоящей на позициях пролетариата интеллигенции выступает как стихийный, позитивно (программно и организационно) не оформленный. Эти характерные для значительной части «новых левых» признаки и определили такие общие современным непролетарским движениям протеста черты, как их антикапиталистический, леворадикальный характер, получающий в ряде случаев экстремистское проявление. «Одним из показателей сдвига влево является движение так называемых новых левых. Оно опирается главным образом на радикальные слои интеллигенции, молодежи, в основном студенческой. Движение это не отличается ни однородностью, ни идейной или организационной целостностью… Участники движения легко поддаются влиянию революционной фразы, им не хватает необходимой выдержки, способности трезво оценивать обстановку, часть их явно заражена антикоммунистическими предрассудками. Однако их общая антиимпериалистическая направленность очевидна. Упустить эту часть массового движения значило бы ослабить накал антиимпериалистической борьбы, затруднить создание единого фронта против монополистического капитала» [8].
Начавшись в большинстве стран с борьбы за достижение узкокорпоративных требований (реформа высшего образования и преобразование структуры университетов, право на активное участие в политической деятельности и т. п.) [
Отмечая антикапиталистический характер движений протеста, необходимо учитывать, что способ и формы критики капитализма «новыми левыми» во многом определялись тем обстоятельством, что подавляющее их большинство было занято в сфере производства, хранения и распространения информации, духовных ценностей, в сфере культуры. Поэтому сам капитализм конкретизировался в их сознании через призму тех явлений культуры, с которыми им приходилось сталкиваться, т. е. через призму процессов, связанных с характером культурной деятельности в условиях развитого капитализма. Своеобразие антикапитализма «новых левых» заключалось не в том, что они, как полагали некоторые леворадикальные идеологи, знаменовали собой появление «нового субъекта» революционного исторического творчества в лице студенческой молодежи и интеллигенции. В их выступлениях нашли противоречивое отражение выдвигаемые самим общественным развитием потребности в свободном, неотчуждаемом творчестве людей, в гармоничном их саморазвитии. Ориентация
