социалистическая – невозможно без воображения.
Марксиста, следовательно, отличает от утописта-романтика не отсутствие воображения, а подход к решению вопроса о том, как соотнести фантазию с реальностью, революционный романтизм с революционным реализмом, как воплотить мечту в действительность.
Но для Маркузе вопроса о разграничении этих подходов по сути дела не существует: ведь «утопии», с его точки зрения, больше нет, а реальность содержит в себе столь богатые возможности, что их не может исчерпать никакое воображение. В этом смысле воображению просто нечего «сочинять», любой фантастический социально-политический проект будет лишь «обнаружен», «открыт», ибо для его реализации существуют все условия.
Воображение лишь тогда оказывается подлинно революционным и продуктивным, когда оно опирается на действительность и открывает в ней новые грани реальных возможностей, скрытые от некритического сознания.
Потребность в развитии продуктивного воображения сейчас становится тем более настоятельной, что в условиях современного развитого капиталистического общества государственно-монополистическая буржуазия и работающий на нее «культурный аппарат», опирающиеся на достижения современной науки и техники, стремятся придать воображению лишь репродуктивный, воспроизводящий характер, сделав его в этом смысле сугубо «реалистическим» орудием конформистского сознания
[
Воображение становится эффективным инструментом исторического творчества только при условии сознательного и целенаправленного культивирования его у всех участников социального движения. Для леворадикального теоретического сознания, и прежде всего для взглядов Маркузе, характерен как раз элитарно-сектантский подход к вопросу о развитии воображения. Понимая, что антикапиталистическая революция не может быть осуществлена кастой бюрократов, Маркузе вместе с тем ратует за свободу воображения лишь для «революционного авангарда» (в лице леворадикального студенчества и интеллигенции), под тем предлогом, что воображение массы, став свободным, может сыграть реакционно- консервативную роль. «Воображение, – замечает Маркузе в «Одномерном человеке», – не обнаружило иммунитета по отношению к процессу овеществления… Однако дать воображению все средства выражения было бы возвращением к прежнему состоянию. Искалеченные индивиды (искалеченные также в своей способности воображения) организовали бы и разрушили даже больше, чем им это теперь разрешено. Такое послабление оказалось бы жестокой бедой – не катастрофой культуры, но свободным разгулом ее наиболее репрессивных тенденций» [157].
Антиэлитаризм – характерная черта развивающейся В. И. Лениным концепции революционной деятельности и социалистического строительства. Конечно, он отдавал себе ясный отчет, что вырвавшееся после длительного заточения на свободу воображение масс неизбежно несет на себе печать прошлого, что оно может иной раз и «хватать в сторону», переоценивать реальность какого-то проекта, придавать тем или иным сторонам практической и теоретической деятельности утопическо-романтический оттенок, порождать неудачи. И тем не менее Ленин высмеивает ограниченных «реалистов» (ждущих разрешения на проявление фантазии и опасающихся чрезмерного проявления романтизма), полагая, что без свободного воображения ни о какой социалистической революции не может быть и речи. «…Нечего греха таить… – говорил Ленин на X съезде РКП(б), – фантазеров в нашей среде было немало. И ничего тут нет особенно худого. Откуда же было в такой стране начать социалистическую революцию без фантазеров?» [1]
Ленинский антиэлитаризм определяется в конечном счете тем обстоятельством, что социализм выступает для Ленина как процесс и продукт, создаваемый самим народом и, следовательно, требующий от всех и каждого умения выйти (в том числе и посредством воображения) за пределы индивидуального эмпирического горизонта, воспроизвести в своем сознании социальную целостность, представить свое место в системе социальных отношений, умения выйти за рамки социального целого, и, увидев его, каково оно есть, представить, каким оно может быть при наличном круге возможностей. Это одна из форм, в которых проявляется важнейшая тенденция развития социализма, – вовлечение в историческое творчество все более широких народных масс.
Глава VI НАСИЛИЕ И РЕВОЛЮЦИЯ
Рост интереса «новых левых», особенно их экстремистского крыла, к Маркузе, Фанону, Сартру и др. не случайно совпадает с периодом наивысшей активизации леворадикальных движений. Бунтующие «новые левые» нуждались в теоретическом обосновании и нравственном оправдании взятой ими ориентации на абсолютное насилие, которое они рассматривали как ответ на насилие, применяемое системой диктатуры буржуазии, и в котором видели средство, единственно адекватное цели радикального преобразования существующего общества.
И действительно, тема насилия пронизывает все основные работы современных леворадикальных теоретиков. С нее начинаются и на ней замыкаются их рассуждения о современном обществе, о формировании «нового человека» и новой среды, о «нерепрессивном» обществе. Мотив насилия – та точка, где наглядно перекрещиваются взгляды леворадикальных идеологов, стоящих на различных мировоззренческих позициях и политических платформах.
В этом есть своя логика: «тоталитарный» мир, подлежащий отрицанию, предстает в зеркале леворадикальной идеологии как мир «тотального насилия» – грубого и рафинированного, открытого и скрытого. Это насилие «запрограммировано» и воплощено во всех механизмах, обеспечивающих функционирование различных сфер общественного целого, – от корпоративного государства до индивида, и в первую очередь в механизмах, связывающих индивида с государством. Насилие воплощено в самих потребностях, в их содержании, структуре, способе удовлетворения. Насилие проповедуется «массовой культурой». И не только проповедуется: литература, кино, музыка, прививая у потребителя вкус к насилию, сами по себе служат его воплощением, как это происходит, например, с музыкой, «насилующей» слух и делающей его совершенно неспособным к самостоятельному отбору и оценке звуков [
