этим не справится и тысяча ученых.
— Ему помогал Белый Кристалл, — грустно сказал Мастер. — Большой Белый Кристалл, который все знал и все помнил. Он таял, пока писались книги. А когда был закончен великий труд, Кристалл рассыпался в пыль.
Пока мы говорили, Валерка смотрел то на меня, то на Мастера тревожными глазами. Наконец он спросил:
— Но разве каждый человек знает свое будущее?
— Если хочет. И если он взрослый. Взрослые получают у Канцлера знак совершеннолетия. В нем записано все. Не всякий только может прочитать, но Мастер, если попросят, может. В каждом знаке — пыль Белого Кристалла.
Я увидел, как Валерка побледнел. Он медленно встал и, оглядываясь на Мастера, пошел к Братику. 'Не надо', — хотел сказать я, но почему-то не смог. Валерка откинул на Братике одеяло, осторожно сунул пальцы в карман его сбившихся штанишек. Еще раз оглянулся и вытянул на свет медальон.
Коричневый орех закачался на белом шнурке.
— Этот? — шепотом спросил Валерка.
Старик потянул к медальону дрожащие пальцы.
'Не надо', — снова хотел сказать я. Но неизвестность была бы слишком мучительна. Вдруг тайные знаки говорят о чем-то страшном?
Да нет, чепуха! Братик — маленький. Он будет жить долго-долго. Сейчас Мастер прочитает и скажет, что все хорошо...
Мастер надавил орех ногтем, и тот раскрылся, как старинные часы. Я мельком увидел внутри что- то черное и в этом черном блестящие красные точки — словно вмазанные в смолу рубинчики от часов. Странно: ведь Кристалл-то белый. Мастер, морща лоб, долго смотрел на них, а мы не дышали. Потом он, пряча глаза, положил на раскрытый медальон пальцы — как слепой, читающий на ощупь. Еще посидел и негромко сказал...
Что он сказал?!
Он прошептал, глядя в сторону:
— Бедный ты мой...
— Что?! — крикнул я.
Мастер мелко затряс головой, а орех упал на пол, захлопнулся и укатился под стол.
— Там сказано, что убит сегодня, — однотонным голосом сообщил старик.
— Какая чушь! — со смехом сказал я. И оборвал смех под Валеркиным взглядом.
Валерка попятился к постели, словно хотел загородить Братика от беды.
— Он же не убит, — сказал Валерка. — Он просто спит. Видите?! Он спит!..
— 'Сегодня' еще не кончилось, — горько возразил Мастер. Он, сутулясь, подошел к Братику, приподнял на его плече влажный лист. Даже издалека, от стола, я увидел, что вокруг ранки растеклась большая розовая опухоль.
Мастер осторожно положил лист.
— Черное воспаление, — пробормотал он. — Через час начнется горячка.
Он сел, нагнув голову, обхватил затылок.
Я чувствовал отвратительную слабость и не мог даже встать с табурета. Я только спросил:
— Неужели ничего нельзя сделать?
Мастер молча покачал головой.
Валерка как-то страшно сник и потемнел лицом. Он поверил. А я? Я тоже поверил. Здесь были свои законы.
Здесь...
— Переход! — вспомнил я. — Валерка, переход! Уйдем к нам! У нас такие врачи!
— Переход бывает в полночь, — тихо сказал Валерка. — А до полуночи он...
А до полуночи Братик умрет! Сегодня! Скоро...
Мне показалось, что он уже умер. Я рванулся к постели. Нет, он дышал, и довольно спокойно, только опять побледнел, и на губах появилась белая корочка.
— Сделайте же что-нибудь... — шепотом сказал Валерка.
— Сделайте же что-нибудь! — заорал я на Мастера. — Нельзя же так! Из-за какого-то ореха!!
У Мастера опять затряслась голова.
— Не из-за ореха... Из-за предначертания...
— Из-за предр... прен... Тьфу! Какого дьявола? Слушайте. Не может этого быть!
Мастер, не мигая, смотрел слезящимися глазами.
— Может... Есть...
— Что есть?! Про себя вы тоже знаете, когда помрете?
Он продолжал трясти головой.
— Через четыре года и три дня... Скорее всего, в День большого наводнения. Океан прорвет дамбы.
— А вы знаете, что прорвет, и ждете, как кролики! Надо чинить дамбы, а не резню устраивать!
— Резня... Такое время. Даже Канцлер бессилен...
— Гад ваш Канцлер, — сказал я. — А вы...
Я начал его ненавидеть. За дурацкую упрямую покорность, за беспомощность, за то, что не может помочь Братику... За то, что стены в его комнате из такого же камня, как Стена!
— Вы врете! — сказал я. — Вы не понимаете! А если до наводнения вы свалитесь с лестницы? Или подавитесь косточкой от сливы? Или этот дурацкий скелет грохнется вниз и пробьет вам голову? Тогда к чертям полетят все предсказания! Тогда все посыплется, как домик из спичек!
Он покорно кивнул:
— Посыпалось бы... Но не посыплется. Потому что никто не может разбить предначертание. То, что должно случиться, уже случилось в будущем, и никто не в силах это изменить.
Братик сзади чуть слышно забормотал. Я оглянулся. Валерка лежал головой на ногах у Братика, а в руке держал его ладошку.
Я не мог смотреть на это, опустил глаза. На полу, у постели, валялась моя рапира.
Я медленно повернулся к Мастеру.
— Никто не может изменить пред... начертанье, — хрипловато повторил я. — Да? А если...
Он понял. Он выпрямился. На щетинистом подбородке у него блестела капля молочного киселя. И все-таки он был не противный, а даже красивый, только совсем древний.
— Сделай это, Светлый Рыцарь, — негромко сказал он. — Я пробовал сам, я не сумел... Убей, если можешь.
Я не мог. Но теперь я отчетливо знал, как поступить.
— Валерка! — громко позвал я.
Он поднял мокрое лицо.
— Ничего, — сказал я. — Ты не думай, что все... Ты же звал меня не зря. До полуночи есть время. — И поднял рапиру.
Он смотрел на меня с надеждой. Ни до этого, ни после я не видел глаз, в которых была бы такая отчаянная надежда.
15
Я шел по пустым голубым улицам и неотрывно смотрел на самую большую башню. Там, высоко над крышами, светилось оранжевое квадратное окно — недремлющее око Отца и Защитника Города и всех степей и гор до самого Океана.
'Защитник'... А кто защитил Братика? И того мальчишку-факельщика, сбитого кулаком бородатого
