— Тогда как же схватили тебя?
— А ты помнишь мать своей матери?
— Она предсказательница. Ее голос — это голос самого бога.
— Мать твоей матери зовут Энинву, — сказала она. — Она часто кормила тебя толченым разваренным бататом и лечила болезни, которые угрожали твоей жизни. Она рассказывала тебе самые разные истории про черепах, обезьян… и птиц… А временами, когда ты смотрел на нее, сидевшую в тени костра, тебе даже казалось, что она сама становилась одним из этих созданий. Сначала ты пугался всего этого, а затем радовался. Ты все время расспрашивал об этих историях и о превращениях. Тебе очень хотелось самому это испытать.
— Я был ребенком, — сказал Окойя, — и все это лишь снилось мне.
— Нет, ты все время бодрствовал.
— Ты не можешь этого знать!
— Но я знаю.
— Я никогда и никому не говорил об этом!
— А я никогда и не думал, что ты мог сказать, — успокоила его Энинву. — Даже будучи ребенком, ты словно бы знал, когда можно говорить, а когда следует помалкивать. — Она улыбнулась, вспоминая, каким он был выдержанным ребенком, когда отказывался кричать от боли во время болезни. И с таким же упорством он отказывался смеяться, когда она пересказывала ему старые басни, оставшиеся в памяти еще от рассказов ее матери. Тогда ей удалось поразить его своими перевоплощениями, так что он стал проявлять к ним явный интерес.
Она продолжала говорить очень тихо и спокойно.
— А помнишь ли ты, Окойя, что мать твоей матери имела отметку вот здесь? — Она провела пальцем под своим левым глазом, где должен был проходить старый шрам. Едва она сделала это, ее кожа постарела и покрылась морщинами, и шрам отчетливо проступил на прежнем месте.
Окойя стрелой метнулся к двери.
Энинву поймала его и легко удержала, несмотря на его рост и силу.
— Разве я сейчас не та, кем была раньше? — спросила она, когда их борьба утихла.
— Но ты мужчина! — задыхаясь выкрикнул он. — Или дух.
— Я не дух, — сказала она. — И разве составило бы труд для женщины, которая могла превращаться в черепаху или обезьяну, стать мужчиной?
Он вновь начал вырываться. Он был молодым мужчиной, а отнюдь не ребенком. Та легкость, с которой дети воспринимают невозможное, прошла. Она не решилась отпустить его, чтобы в своем нынешнем состоянии он, чего доброго, не прыгнул в воду и не утонул.
— Если ты успокоишься, Окойя, я стану вновь той самой старой женщиной, которую ты помнишь.
Он все еще продолжал сопротивляться.
—
Он прекратил сопротивляться и, задыхаясь, застыл в ее крепких объятиях.
— Ты сын моей дочери, — сказала она. — Я не причиню тебе вреда.
Теперь он успокоился, и она решила отпустить его. Однако в целях безопасности юноши она постаралась встать между ним и дверью.
— Так ты хочешь, чтобы я стала такой же, как была? — спросила она его.
— Да, — шепотом ответил он.
И она вновь стала старухой. Ей очень легко удавалось вернуть этот хорошо знакомый облик. Ведь она столько лет жила в нем.
— Вот теперь это ты, — с удивлением проговорил Окойя.
Она улыбнулась.
— Ты узнаешь? Так почему ты должен пугаться старой женщины?
К ее удивлению, он только рассмеялся.
— Для старухи у тебя всегда было слишком много зубов, и еще эти необычные глаза. Люди говорили, что сквозь них смотрит сам бог.
— Так что же ты думаешь?
Он оглядел ее с огромным любопытством, даже обошел кругом, чтобы рассмотреть получше.
— Я вообще ничего не думаю. Но почему ты здесь? Как ты стала рабыней этого Доро?
— Я вовсе не его рабыня.
— Я вообще не понимаю, каким образом кто-то может удерживать тебя в рабстве. Тогда кто же ты?
— Его жена.
Юноша потерял дар речи и уставился на ее обвисшую грудь.
— На самом деле, Окойя, я не такая старая и сморщенная женщина, какой представляюсь сейчас. Я решила стать такой, когда умер мой последний муж, отец твоей матери. Тогда я подумала, что у меня было достаточно мужей и более чем достаточно детей. Я гораздо старше, чем ты можешь себе представить. Я хотела отдохнуть. И вот когда я после стольких лет отдыхала, поселившись в одиночестве и выдавая себя за предсказательницу, Доро отыскал меня. Сам он так же необычен, как и я. И он хочет, чтобы я была его женой.
— Но он не просто необычен. Он нечто совсем иное, чем мужчина!
— Однако ведь и я — нечто иное, а не просто обычная женщина.
— Но ты не такая, как он!
— Нет, но я воспринимаю его как своего мужа. Я хочу этого, хочу иметь мужчину, отличающегося от других мужчин — точно так же, как я сама отличаюсь от других женщин.
Если это и не было полной правдой, то большего Окойе все равно не следовало знать.
— Покажи мне… — Окойя сделал паузу, будто был не уверен в том, что именно он хотел сказать. — Покажи мне, какая ты есть.
Без дополнительных просьб она вернула себе свой привычный облик, сбросила возраст и вновь превратилась в двадцатилетнюю женщину. Когда-то в двадцать лет она ощутила в себе ужасную болезнь: до нее доносились чьи-то голоса, она чувствовала боль то в одной, то в другой части своего тела, и даже иногда вскрикивала или бормотала что-то на чужих языках. Ее молодой муж боялся, что она может умереть. И хотя в семье мужа не любили ее за то, что у нее не было детей в течение почти пяти лет после свадьбы, муж яростно защищал ее и не хотел с ней расставаться. Он повсюду искал помощь для нее, без счета занимал деньги и раздавал их знахарям и предсказателям, приносил в жертву ценных животных. Кажется, ни один мужчина не заботился бы о ней так, как он. И оказалось, что его усилия не были напрасны. Ее тело освободилось от болезней, ее чувства восстановились, но при этом она ощущала в себе большие внутренние перемены. Она получила контроль над собственным телом — это было далеко за пределами того, что могли делать обычные люди. Она могла управлять всем, что находилось внутри нее, изменять все что пожелает. В конце концов она показала себя достойной своего мужа и собственного женского начала: она забеременела. Потом она родила своему мужу одного за другим десять крепких детей. За все последующие
