— Ты знаешь, что тебе придется измениться, чтобы привыкнуть к местным обычаям. Ведь не могла же ты прожить больше трех сотен лет без того, чтобы не привыкать к новым обычаям.
— Я не буду больше пить это молоко!
— Тебя никто и не заставляет. Только оставь в покое других и разреши им пить его.
Она отвернулась от него. Ей еще ни разу за столь долгую жизнь не приходилось жить среди людей, которые нарушали этот запрет.
— Энинву!
— Я буду подчиняться, — пробормотала она, а затем повернулась к нему с вызывающим выражением. — Когда у меня будет свой собственный дом? Мой собственный очаг, где я смогу готовить пищу?
— Когда ты научишься сама вести хозяйство. Что ты можешь приготовить сейчас из тех продуктов, которых ты никогда не видела? Сара Катлер научит тебя всему, что тебе необходимо знать. Скажи ей, что от молока тебе становится плохо, и она будет учить тебя готовить без молока. — Его голос чуть смягчился, и он присел на кровать. — Это из-за молока ты так плохо чувствуешь себя?
— Разумеется. Даже мое тело чувствует это отвращение.
— Но из-за молока еще никогда и никому не становилось плохо.
Она молча смотрела на него.
Он просунул руку под одеяло и очень мягко погладил ее живот. Ее тело почти утонуло в пуховой перине.
— Тебе пришлось самой лечить себя? — спросил он.
— Да. Но при таком количестве пищи мне понадобилось очень много времени, чтобы выяснить, что именно послужило причиной.
— И ты узнала это?
— Разумеется. Как же я могу заняться лечением, если я не знаю причину заболевания? Я думаю, что знаю почти все болезни и яды, какие есть в моем народе. Теперь я должна изучить все то же и здесь.
— Это изучение, оно очень опасно?
— Да-а. Но только в самом начале. Если я однажды выучила что-то, больше опасность не повторится. — Ее голос вдруг стал томным. — Нет-нет, не убирай руку. Можешь прикасаться ко мне, потому что все уже прошло.
Он улыбнулся, и напряжение, повисшее между ними, исчезло. Его прикосновения стали более целенаправленными.
— Вот так хорошо, — прошептала она. — Я вылечилась как раз вовремя. А теперь ложись рядом и покажи мне, почему все эти женщины так глазеют на тебя.
Он только тихо рассмеялся и опустился в постель.
— Мы должны поговорить этой ночью, — сказал он позже, когда они, утомленные, лежали рядом.
— У тебя еще есть силы для разговоров, муженек? — сказала она сонно. — А я-то думала, что ты собираешься спать и проснешься не раньше, чем взойдет солнце.
— Нет. — На это раз его голос был серьезен. Она положила голову ему на плечо, потому что знала по опыту, что, засыпая, он всегда хотел ощущать ее рядом. Теперь она подняла голову и взглянула на него.
— Ты пришла в свой новый дом, Энинву.
— Я знаю это. — Ей очень не нравилось, когда он начинал говорить таким ровным голосом, без малейших оттенков эмоций. Это был голос, которым он запугивал людей, голос, который напоминал ей, что она должна думать о нем иначе, чем просто о мужчине.
— Ты дома, но я вновь должен буду уехать.
— Но…
— Я должен уехать. У меня есть другие люди, которым я нужен, чтобы защитить их от врагов, или которых я должен проведать, чтобы они убедились, что все еще принадлежат мне. У меня есть отдельно живущие люди, за которыми нужно поохотиться, чтобы снова собрать вместе. У меня есть женщины в трех разных городах, которые могут принести очень сильных детей, если я дам им нужных самцов. И многое, многое другое.
Она вздохнула и еще глубже зарылась в перину. Он собирается оставить ее здесь, среди чужеземцев. Он уже все решил.
— Когда ты вернешься, — сказала она с покорностью в голосе, — здесь тебя будет ждать сын.
— Ты беременна?
— Я могу забеременеть прямо сейчас. Твое семя все еще живо в мне.
— Нет!
Она едва не подскочила, вздрогнув от его решимости.
— Это не то тело, от которого я хотел бы получить здесь твоих первых детей, — сказал он.
Она старалась показаться равнодушной и заговорила с нарочитой небрежностью:
— Хорошо, я подожду, пока ты не сможешь… стать другим мужчиной.
— В этом нет необходимости. На твой счет у меня другие планы. — Волосы на ее затылке начали медленно подниматься, становясь жесткими и колючими.
— Какие планы?
— Я хочу, чтобы ты вышла замуж, — сказал он. — И ты должна сделать это в соответствии с обычаями живущих здесь людей.
— Это не имеет значения. Я буду следовать твоим обычаям.
— Да, но только эта свадьба будет не со мной.
Она уставилась на него, лишившись дара речи. Он лежал на спине и смотрел на большую балку, поддерживавшую потолок.
— Ты выйдешь замуж за Исаака, — сказал он. — Я хочу иметь детей от вас двоих. И я хочу, чтобы у тебя был муж, который будет не просто навещать тебя время от времени, а даст тебе гораздо больше. Живя здесь, ты можешь по несколько лет не видеть меня. А я не хочу, чтобы твоя жизнь проходила в одиночестве.
— Исаак? — прошептала она. — Твой сын?
— Мой сын. Он прекрасный человек. Он хочет, чтобы ты была с ним, и я хочу того же.
— Но ведь он ребенок! Он…
— А какой мужчина для тебя не ребенок, если не считать меня? Исаак еще более способный мужчина, чем ты думаешь.
— Но… он твой сын! Как могу я выйти замуж за сына, когда его отец, мой муж, все еще жив? Это отвратительно!
— Это не будет столь отвратительно, если я прикажу сделать это.
— Ты не можешь! Это мерзость!
— Ты покинула свою деревню, Энинву, свой город, свою землю и своих людей. Теперь ты находишься здесь, где правила устанавливаю я. Здесь есть только один вид мерзости: непослушание. Ты должна подчиниться.
— Я не буду! Зло есть зло! Некоторые вещи меняются от места к месту, но только не эти. Если твои люди желают унижать себя, употребляя в пищу молоко животных, я могу не смотреть при этом в их сторону. Пусть их позор остается при них. Но сейчас ты хочешь, чтобы я опозорила сама себя, сделала себя еще ничтожнее, чем они. Как мог ты попросить меня об
