тебе, войти в тебя полностью.
— Зачем?
— Чтобы быть как можно ближе к тебе.
Она некоторое время молчала, никак не реагируя на его ответ. В конце концов она положила голову ему на грудь, прикрыв глаза. Он не мог припомнить случая, когда она делала это, подчиняясь собственным чувствам. Он обнял ее, все еще припоминая тот самый совершенный способ достижения взаимной близости, который они только что пережили. И ему до сих пор было интересно знать, как это ему удалось остановиться.
— Это тот самый путь, который является самым легким для всех остальных? — спросила она.
Он испытывал нерешительность, не желая врать ей, но и не желая вообще заводить разговор о своих убийствах.
— Страх только ухудшает для них все дело, — сказал он. — А они всегда боятся этого. К тому же… у меня нет никаких причин проявлять по отношению к ним мягкость.
— Ты причиняешь им боль?
— Нет. Ведь я чувствую то же самое, что и они. Они не чувствуют большей боли, чем чувствовала ты.
— Это было… хорошо, — сказала она. — По крайней мере до тех пор, пока я не подумала, что ты готов убить меня.
Он только крепче обнял ее и прижал свое лицо к ее волосам.
— Мы должны подняться наверх, — сказала она.
— Да, скоро.
— Что я должна делать? — спросила она. — Я сопротивлялась тебе все эти годы. Причины, вынуждавшие меня так поступать, по-прежнему существуют. Так что же мне делать?
— То, что хотел Исаак. То, что хочешь ты. Присоединяйся ко мне. Что хорошего в сопротивлении? Особенно сейчас.
— Сейчас… — Она была спокойна, возможно, все еще сохраняя ощущения от их быстрого контакта. Он надеялся, что так оно и было. По крайней мере, он сам это чувствовал. Ему было интересно, что сказала бы она, если бы он подтвердил, что раньше еще ни один человек не радовался такой близости с ним. Никто, за почти четыре тысячи лет. Его люди находили подобную близость с ним ужасающей. Те, кто мог читать мысли или управлять сознанием, и кто выживал после такого контакта, очень быстро понимали, что они не в состоянии ни читать, ни контролировать его мысли так, чтобы не поплатиться за это своей жизнью. Они научились обращать внимание на те неясные предостережения, которые улавливали в нем — вскоре после того, как заканчивался их переходный возраст. Время от времени он находил мужчину или женщину, которые были рады повторить этот контакт с ним. Они относительно легко переносили эту процедуру, хотя их почти титаническая выносливость его не удовлетворяла. Но вот Энинву разделяла с ним его радость, и даже временами проявляла инициативу, что только усиливало его наслаждение. Он взглянул на нее с интересом и восторгом. Она оглянулась.
— Ничего не выйдет, — сказала она, — кроме того, что теперь я должна бороться с собой точно так же как боролась с тобой.
— Ты говоришь глупости, — сказал он.
Она повернулась и поцеловала его.
— Пусть сейчас это будет глупость, — сказала она. — Считай это глупостью. — Она взглянула на него, едва освещенного тусклым светом. — Так ты не хочешь идти наверх?
— Нет.
— Тогда мы останемся здесь. Мои дети будут шептаться обо мне.
— Тебя это беспокоит?
— А вот сейчас глупости говоришь ты, — сказала она, посмеиваясь. — Беспокоит ли это меня! А чей это дом? Я делаю здесь то, что мне нравится! — Она накрыла их обоих широкой частью своего платья, погасила свет и устроилась спать в его объятиях.
Дети Энинву действительно шептались о ней и Доро. Они были весьма легкомысленны — или наоборот, как думал Доро, слишком расчетливы, — но так или иначе, он слышал их голоса. Через какое-то время разговоры прекратились. Возможно, что Энинву что-то им сказала. На этот раз его это не смущало. Он знал, что больше не пугал их, поскольку они считали его одним из любовников Энинву. Сколько времени прошло с тех пор, когда он был просто чьим-то любовником? Он не мог припомнить. Он и на этот раз пришел, чтобы решить свои дела и посетить одно из своих ближайших поселений.
— Приходи ко мне в этом теле столько раз, сколько сможешь, — сказала ему Энинву. — Ведь не может быть второго, столь же совершенного, как это.
Обычно в таких случаях он смеялся и ничего ей не обещал. Кто знал, в какую неприятность он может попасть, с каким сумасшедшим встретится, какого глупого и упрямого политика, бизнесмена, плантатора или еще какого-нибудь дурака ему придется заменить? К тому же носить черное тело в стране, где черные были обязаны постоянно доказывать, что имеют право хотя бы на ограниченную свободу, было необычайно трудно. Он путешествовал с одним из своих взрослых белых сыновей по имени Френк Уинстон, чья весьма респектабельная старинная семья в Вирджинии принадлежала Доро с тех пор, как около ста тридцати пяти лет назад он привез ее из Англии. Френк мог быть одновременно человеком из хорошего общества, аристократом, или наивным простаком — выбирая на свой вкус из того, что предлагал ему Доро. Его сын не обладал природными способностями, чтобы быть хорошим материалом для размножения. Он был просто хорошим актером и способным лжецом. Пожалуй, одним из лучших, каких Доро доводилось встречать. Люди верили в то, что он говорил им, даже тогда, когда его слова теряли границы разумного. Однажды, например, он выдумал легенду, будто Доро — африканский принц, по ошибке проданный в рабство, но теперь освобожденный для возвращения на родину, пообещавший Богу, что непременно вернется к своему языческому народу.
Несмотря на некоторое удивление и замешательство, Доро исправно играл свою роль — с такой смесью высокомерия и покорности, что рабовладельцы сперва колебались между гневом и замешательством, а потом все-таки принимали это за чистую монету. Доро не походил ни на одного негра, которых им приходилось встречать.
Позже Доро предупредил Френка, чтобы тот переходил к более современным приемам лжи. Впрочем, он понимал, что тот лишь посмеется над его замечаниями.
Он чувствовал гораздо большую непринужденность, чем много лет назад, вплоть до того, что готов был смеяться над самим собой. И его сын только развлекался, путешествуя вместе с ним. Такой способ передвижения вполне оправдывал свою цель: подарить Энинву немного счастья. Он знал, что их медовый месяц прекратится, когда он будет вынужден заменить это тело, так ей понравившееся. Конечно, она не отвергнет его, в этом он был уверен, но их отношения должны будут измениться. Они станут обычной случайной парой, как это было в Витли, — разве что, может быть, с большей глубиной чувств. Сейчас она будет с радостью принимать его, чье бы тело он не носил. У нее будут свои мужчины и, если она сделает подходящий выбор, женщины. Мужья, жены, любовники. Он не завидовал им. Потому что будут такие годы, даже десятилетия, когда он вообще не будет с ней видеться. А женщина, подобная Энинву, не может быть одинокой. Но для него всегда найдется место рядом с ней, когда он вернется. Благодаря ей он больше не был одинок. Благодаря ей его жизнь неожиданно стала лучше, чем была раньше в течение многих веков и даже тысячелетий. Это походило на то, как если бы она была первой из той расы людей, которых он стремился создать. Если, конечно, исключить тот факт, что не он создал ее, и он не был
